Оазис радости - Элис Детли

От Лондона до Веллингтона более суток лету. Маргарет устроилась в кресле возле иллюминатора. Какое-то время она смотрела на проплывающие внизу облака, а потом укрылась пледом и предалась воспоминаниям.

В первый раз на свидание к Генри она приехала на велосипеде, а в последний... Она его даже не повидала. Тогда, много лет назад, он пригласил ее в недорогое кафе. Спросил, что она будет есть.

– Камбалу с хрустящим картофелем. Понимаешь, в детстве мне это блюдо есть не приходилось, вот почему я его так люблю.

– А я люблю именно то, к чему привык с детства. У тебя красивое платье.

На ней тогда было платье из мягкой шерстяной шотландки неброских тонов.

– Пожалуй, чересчур теплое для бабьего лета. Мама будет жалеть, что упустила такую погоду. Она сейчас отдыхает. Решила, что осень будет холодная, вот и сбежала.

– Отдыхает? – переспросил Генри.

– Улетела на Ривьеру. Она очень устала. Все лето гости и гости...

– А моя мама дальше Эпсома никуда не ездила.

– А чем она занимается?

– Ведет дом, много рисует...

– Она что, художница?

– Просто у нее талант, она примитивист. Кажется, я от нее унаследовал дар рекламного мазилы.

– Ты познакомишь меня со своей мамой?

– Если хочешь...

– Очень хочу!

В один из дней поздней осени они поехали в Кенсингтон.

– Вон наш дом, – сказал Генри, когда они остановились у двухэтажного коттеджа.

От остальных домов его отличали необычные занавески, свидетельствовавшие о незаурядном вкусе миссис Рассел: одинаковые на обоих этажах, кретоновые со смелым узором – цветы граната на салатовом фоне.

Миссис Рассел вышла им навстречу – маленькая, словно воробышек, с большими, очень блестящими глазами.

– Сын, где будем обедать? – спросила она после того, как Генри представил Маргарет родителям.

– Где всегда.

Тогда кухня была совсем другой.

Стол был застелен клетчатой скатертью, как принято на континенте. Его украшала ваза с желтыми хризантемами, расставленными с прямо-таки японским изяществом.

– Ну, как ты? – Генри поцеловал мать в щеку. – Что-то попахивает скипидаром – видно, ты вся в творческих исканиях.

– Нет, вы только его послушайте! – не утерпел мистер Рассел. – Живопись не является воскресным увлечением моей супруги. Она пишет ежедневно, – добавил он с гордым видом.

– Грех жаловаться, – заметила миссис Рассел, – написала цветы, прямо из головы.

Она спросила, голодны ли гости.

– Голодны, как гончие псы. Кстати, ведь есть созвездие Гончих Псов. Кем же нам считаться, если мы голодны: псами из своры или звездами из созвездия?

– Ой, да отстань ты со своими остротами! Скоро сам о себя порежешься.

Миссис Рассел приготовила все любимые блюда Генри. Домашние пирожки с мясом, коричнево-румяные и сочные, с пылу с жару, хрустящий картофель, консервированная лососина. Она была большой мастерицей по части кулинарии. Компот из груш с корицей, апельсиновый кекс, покрытый сахарной глазурью, – на десерт.

После обеда Генри предложил помочь матери с посудой, но она сказала: не надо, мытье посуды – не мужское дело. И мистер Рассел охотно поддержал жену.

– Посуда подождет, а вот картины мои я вам покажу, если хотите.

Они поднялись наверх. Миссис Рассел писала в комнате для гостей, прислонив подрамник к спинке стула.

Композиция была смелая – на ярко-синем фоне белые и желтые цветы в терракотовом кувшине. Меньше всего удался кувшин. И Маргарет сказала об этом. Мол, не ощущается фактура, и потом, кувшин почему-то не отбрасывает тени. Но все-таки картина понравилась. Генри даже спросил у матери, нельзя ли взять ее творение с собой и подарить Маргарет.

– Вот только сначала отдам вставить в рамку, – сказала миссис Рассел.

– Не надо, – возразила Маргарет. – Я знаю хорошую багетную мастерскую, там все сделают. – У вас все так симпатично! – сказала она, когда они спустились вниз.

Генри тогда пристально на нее посмотрел.

Простая синяя дорожка на лестнице, белые стены. Повсюду связанные из тряпичных жгутов коврики. Тонкий вкус художника сказывался во многом, только не в одежде. Миссис Рассел была одета довольно скромно. Вкладывая душу лишь в творения своих рук, о собственной внешности она заботилась мало.

Маргарет удивилась, что помнит все до мельчайших подробностей. Она поплотнее закуталась в плед и подумала: уж не тогда ли шевельнулось в Генри недоброе чувство ко мне, когда я окинула миссис Рассел оценивающим взглядом? Она снова обратилась мыслями в прошлое.

– Какая прелесть! – воскликнула она, войдя в гостиную.

Комната и вправду была прелестной. Белые, с розоватым отливом стены. Генри потом сказал, что мать их красила собственноручно. Темно-синий ковер с узором из сплетенных роз. Занавеси, подбитые розовым сатином. Темно-зеленый гарнитур – три кресла и диван. На стенах два натюрморта работы миссис Рассел. Охапки цветов...

– Рада, что вам нравится, – бросила хозяйка дома, взглянув на сына.

Возможно, этого говорить не следовало, но тогда Маргарет ответила именно так, как нужно:

– А кому такое не понравится?

– Она у меня мастерица украшать дом, – неторопливо и солидно пояснил мистер Рассел. – И меня в это дело втягивает. Но я, если честно, предпочитаю возиться в саду.

За чаем Маргарет спросила, далеко ли от дома работает мистер Рассел. В свои вопросы она всегда вкладывала прямой смысл, никогда не старалась что-то выведать.

– У меня небольшой магазин, – ответил он и покосился на Генри. – Газеты, сладости, сигареты и тому подобное.

– Будь у меня такой магазин, я бы только и делала, что жевала сладости и курила! Быть владелицей магазина так заманчиво!

– И живо вылетели бы в трубу! – подхватил мистер Рассел. Заметив, что гостья прикончила свою порцию кекса, он спросил: – Вы курите? – И протянул ей пачку сигарет.

– Больше, чем следовало бы. Спасибо.

– А мне нравится, когда девушка компанейская и не прочь выкурить со мной сигаретку.

– Осторожнее, Маргарет, курите поменьше, – предостерегла миссис Рассел. – А то еще наживете что-нибудь худое.

– Так ведь нам всем в конце концов не миновать болезней.

– Но уж если это суждено, то пусть случится как можно позже, я так считаю, – возразила миссис Рассел. – А вы, смотрю, разбираетесь в картинах.