Будет больно - Юлия Еленина

Никому и никогда не испытать чужую боль, каждому суждена своя.

Колин Маккалоу «Поющие в терновнике»

Вдох-выдох…

Мне не по себе, хоть я и готовилась к этой встрече.

Он касается моей ладони, но пожимает только пальцы, как будто ему неприятно. Его рука горячая, а моя ледяная. Контраст.

Я улыбаюсь, глядя в эти черные глаза, и чувствую, как изнутри поднимается колючая волна.

— Лиза, — мой голос срывается, и он замечает это.

Темная бровь красиво изгибается, а губы на секунду кривятся в усмешке. Его взгляд так и кричит: «Я знаю о тебе все». Нет, это паранойя… Но дыхание все равно сбивается, а ладонь потеет. Он меня видит впервые — ничего знать не может.

— Вадим, — слышу его голос.

Он убирает руку и, не скрывая, вытирает ее о футболку.

А я так и хочу сказать: «Избалованная сволочь ты, не видевшая жизни». Но продолжаю улыбаться, снова чувствуя себя одинокой на празднике жизни, когда муж, не замечая моей реакции, обнимает этого мальчика. Он стоит лицом ко мне, и я не ухожу, не отворачиваюсь, продолжая с мазохизмом испытывать на себе этот взгляд.

Глаза в глаза, а моя улыбка как приклеенная. Я не сдамся, не отведу первая.

Наконец-то пытка заканчивается.

— Я приготовила ужин, — робко говорю.

— Лизонька прекрасно готовит, — хвалит меня муж, хлопая Вадима по плечу и направляя его в сторону кухни.

— Конечно, — звучит саркастично, но Миша не замечает.

Мы не понравились друг другу — это факт, а ведь я хотела произвести хорошее впечатление. Должно было получиться.

В кухне ставлю приборы на стол, достаю из духовки противень, но под пристальным и изучающим взглядом черных глаз касаюсь уголком горячей посуды оголенной кожи запястья и ойкаю, едва не выпуская из рук свои трехчасовые труды.

Миша подскакивает с места и, схватив полотенце, забирает противень. Я с благодарностью и нежностью улыбаюсь, снова ловя насмешливый взгляд Вадима.

— Иди обработай, я сам справлюсь, — кивает Миша на ожог.

— Спасибо.

Я ухожу в ванную и, опершись спиной на дверь, выдыхаю. Сбрасываю напряжение, впиваясь ногтями в ладони. Физическая боль иногда помогает, она очищает разум.

«Не будь овечкой, будь волчицей», — звучат в голове слова моего наставника.

Сейчас моя внутренняя волчица царапала когтями грудную клетку изнутри и острыми зубами грызла ребра, пытаясь выбраться наружу.

Давай же, Лиза, ты справишься. Такой долгий путь — не время пасовать перед взглядом какого-то мальчишки. Он пока просто оценивает меня, это скоро закончится.

Открываю шкафчик, обрабатываю ожог и, взглянув на отражение, снова цепляю маску радушной хозяйки.

Я справлюсь.

Возвращаюсь в кухню, где Миша уже сам накрыл на стол, и присаживаюсь рядом с мужем. Он заботливо спрашивает:

— Как рука?

— Все хорошо, — киваю с улыбкой.

Все не хорошо на самом деле, но я адаптируюсь. Еще не такие взгляды терпела и не такие насмешки выносила. И сейчас Вадим едва ли не закатывает глаза, глядя, какую заботу проявляет обо мне Миша.

Час сижу с одним бокалом вина, сижу молча, только слушая. Иногда ловлю на себе взгляды Вадима, но не пристальные, а мимолетные. В них эмоций не рассмотреть, только сейчас они мне и не нужны. Переизбыток за день.

Поднимаюсь, погладив Мишу по плечу, и говорю:

— Я выйду подышать.

Он опять с улыбкой отвечает:

— Конечно, милая.

Идеальная семья, умилительные чувства, трогательная забота — да, это о нас. Моя розовая мечта, наверное, как и у всех девочек. Только розовые очки часто бьются стеклами внутрь, и, уже вытирая кровавые слезы, прозреваешь: нет в мире ничего идеального, а мечты разбиваются о суровую реальность.

Через стеклянные двери кухни выхожу на веранду и опускаюсь в плетеное кресло. Вид на море успокаивает. Особенно сейчас, когда солнце закатывается за горизонт. Я закрываю глаза, чтобы последние лучи коснулись моего лица, но тут же напрягаюсь. Моя идиллия нарушена. Я чувствую присутствие человека за спиной, но не оборачиваюсь.

Отсчитываю секунды…

Через пятьдесят две в соседнее кресло опускается Вадим и закуривает. Я тоже тянусь к маленькому деревянному столику за сигаретами, но замираю. Сейчас, в этих прощальных отблесках дня, глаза Вадима кажутся еще чернее. В них отражаются солнечные лучи, а у меня впечатление, что полыхает огонь.

Зрелище одновременно жуткое и завораживающее.

— Что? Не нравлюсь? — спрашивает Вадим.

Провокационный вопрос.

— Ну почему же? — пожимаю плечами. — Я вас не знаю, — подчеркнуто вежливо поясняю.

— А я кое-что о тебе знаю, Лиза, — произносит мое имя с сарказмом, чуть наклоняясь ко мне через подлокотник кресла. — Ты, как и все, хочешь денег.

Что ж, этот сценарий развития событий я предполагала, так что ответ не заставляет себя ждать:

— Нет, я, как и все, хочу любви.

Смотрю честно и открыто, но Вадим все равно недоверчиво качает головой и, затушив сигарету, говорит:

— Что-то с тобой не так.

— Простите? — делаю вид, что не понимаю.

Я упорно продолжаю обращаться к нему на «вы», как будто провожу границу, но Вадим границ не видит. Он не отвечает на мой вопрос, только рассматривает так, будто я диковинная зверушка в зоопарке.

Теперь волчица скалится, готовясь защищаться, пытаясь показать, что не стоит подходить ближе.

Наконец-то достаю из пачки сигарету, тянусь за зажигалкой, но Вадим успевает подняться, и перед моим лицом появляется огонек. Приподнимаю голову, подкуриваю. Это чертовски неприятно — смотреть вот так на него снизу вверх. Он словно придавливает меня к креслу.

Спрятав зажигалку в карман, Вадим не отходит. Кажется, понятие личного пространства этому парню не знакомо. Я выдыхаю струйку дыма ему в живот и поднимаю глаза.

— Все равно с тобой что-то не так, — повторяет Вадим и наконец-то отходит.

Бросив на меня еще один взгляд, он идет в дом, а я делаю очередную затяжку и снова смотрю на море.

И надо было ему появиться именно сейчас, черт возьми!

Что со мной не так? Хорошо, если он думает, что я просто охотница за деньгами, женщина, которая вышла замуж по расчету, и все в этом духе, но если его мысли текут в другом направлении, то это может быть плохо.