Неизвестная война императора Николая I - Владимир Шигин

Если вам доведется побывать в Севастополе, найдите время и поднимитесь на Матросский бульвар. Постойте у памятника, увенчанного античной триерой. Вспомните о том, в честь кого он поставлен. Право, он стоит нашей памяти!

…Матросский бульвар – место, почитаемое в Севастополе особо. Сегодня он почти всегда малолюден. Горожане и гости города предпочитают ему более шумные места. На Матросском же всегда тишина и покой…

Бульвар в иные времена звался иначе – Мичманским или, по-местному, Малым. Он и вправду мал. По существу, это всего лишь одна тенистая аллея на склоне Городского холма. На Матросском бульваре всегда хорошо посидеть одному и не спеша подумать о чем-нибудь несуетном и вечном.

Однако когда-то именно здесь, а не где-нибудь в другом месте, бился пульс местной светской жизни: гремела медь оркестров, завязывались знакомства и начинались романы, рассказывались столичные новости и обсуждались вопросы высокой политики. Здесь было излюбленное место отдыха многих поколений черноморских офицеров. Вспомним хотя бы «Севастопольские рассказы» Льва Толстого: «В осажденном Севастополе, на бульваре, около павильона играла музыка и толпы веселого народа, и женщин празднично двигались по дорожкам».

На Мичманском (ныне Матросском) бульваре бывали, наверное, все севастопольские герои. А потому неудивительно, что именно здесь был поставлен первый памятник города, и поставлен одному из первых его героев…

…Усеченную каменную пирамиду венчает древняя медная галера. Ниже ее – барельефы богини победы Ники и Меркурия… Надпись на камне предельно лаконична и значима: «Потомству в пример!»

Что же совершил офицер, подвиг которого стал примером для потомков? Всё ли мы знаем о жизненном пути этого мужественного человека?

Русско-турецкая война 1828–1829 годов уже близилась к победоносному концу, когда три русских судна – 44-пушечный фрегат «Штандарт» (командир капитан-лейтенант П.Я. Сахновский), 20-пушечный бриг «Орфей» (командир капитан-лейтенант Е.И. Колтовский) и 20-пушечный бриг «Меркурий» (командир капитан-лейтенант А.И. Казарский) – получили приказ крейсировать у выхода из пролива Босфор. Общее командование отрядом было возложено на капитан-лейтенанта Сахновского. 12 (24) мая 1829 года корабли снялись с якоря и взяли курс к Босфору.

На рассвете 14 (26) мая в 13 милях от пролива отряд заметил турецкую эскадру, в числе 14 судов шедшую от берегов Анатолии. Сахновскому очень хотелось поближе разглядеть противника, чтобы определить, с какими силами на этот раз вышел в Черное море капудан-паша. На фалах «Штандарта» затрепетал сигнал: «“Меркурию” – лечь в дрейф». Сахновский оберегал самый тихоходный корабль своего отряда. Сосчитав турецкие вымпелы, «Штандарт» и «Орфей» повернули назад. Обычно турки не слишком стремились гоняться за разведчиками, обходясь тем, что отгоняли их легкими судами. Но на этот раз все вышло иначе. Практически вся неприятельская эскадра устремилась в погоню за нашими судами. Причины столь необычного поведения турок станут известны несколько позднее. Увидев возвращающихся разведчиков, Казарский, быстро оценив ситуацию, самостоятельно приказал сниматься с дрейфа и поднимать паруса. Очень скоро быстроходный «Штандарт» поравнялся с «Меркурием». На его мачте взвился новый сигнал: «Избрать каждому курс, каким судно имеет преимущественный ход». Этим Сахновский снимал с себя ответственность за последствия погони. Отныне каждое судно было предоставлено само себе. Казарский избрал NNW; «Штандарт» и «Орфей», взяв курс NW, резко вырвались вперед и быстро превратились в два пушистых облачка на горизонте. Честно говоря, поведение Сахновского мне кажется не слишком офицерским. По существу, тихоходный «Меркурий» был брошен на произвол судьбы и почти обречен. Разумеется, командиру «Штандарта» было важно известить командующего о выходе турок, но для этого хватило бы и одного судна, а второе могло поддержать «Меркурий» – ведь вдвоем всегда легче драться, чем одному. Разумеется, на войне всегда превалирует целесообразность, и все же. Впрочем, как случилось, так случилось.

Тем временем за кормой «Меркурия», который нес все возможные паруса, неумолимо вырастал лес мачт турецких кораблей. Ветер был WSW; неприятель шел строго на север. Лучшие турецкие ходоки – 110-пушечный «Селимие» под флагом капудан-паши и 74-пушечный «Реал-бей» под флагом младшего флагмана – постепенно настигали «Меркурий». Вся остальная турецкая эскадра поначалу также участвовала в погоне, но затем легла в дрейф, ожидая, когда адмиралы захватят или сожгут маленький русский бриг. Шансы на спасение у «Меркурия» были ничтожны – 184 пушки против 20, даже не принимая во внимание калибры орудий!

Около двух часов дня ветер стих, и ход преследующих кораблей уменьшился. Пользуясь этим обстоятельством, Казарский, используя весла брига, предпринял попытку увеличить дистанцию до противника. Поначалу это ему удалось, но через полчаса ветер снова посвежел, и турецкие корабли стали снова приближаться. В исходе третьего часа дня, выйдя на дистанцию стрельбы, турки открыли огонь из погонных пушек. Превосходство неприятеля было более чем тридцатикратное!

Понимая, что надежд на отрыв нет никаких и впереди неравный бой, командир брига капитан-лейтенант Казарский наскоро собрал офицерский совет. По давней воинской традиции первым имел привилегию высказать свое мнение младший по чину.

– Нам уже не уйти, – взял слово поручик корпуса флотских штурманов Прокофьев. – Следует драться. При этом «Меркурий» не должен достаться врагу, а потому последний из оставшихся в живых должен будет взорвать его на воздух.

Все остальные офицеры были того же мнения. Затем Казарский в нескольких словах (на большее уже не было времени) объяснил нижним чинам, чего ожидает от них государь и что затронута честь императорского флага, и, к своему удовольствию, нашел в людях те же чувства, как и в офицерах: все единогласно объявили, что будут до конца верны своему долгу и присяге. Сообщение командира о скором бое криками «ура» встретила и команда. Получив согласие команды на сражение, командир приказал открыть огонь из ретирадных орудий. Одновременно на глазах у всех Казарский положил заряженный пистолет на шпиль перед входом в крюйт-камеру.

Позже в своём донесении адмиралу Грейгу Казарский писал: «…Мы единодушно решили драться до последней крайности, и если будет сбит рангоут или в трюме вода прибудет до невозможности откачиваться, то, свалившись с каким-нибудь кораблем, тот, кто еще в живых из офицеров, выстрелом из пистолета должен зажечь крюйт-камеру».

Между тем турецкие корабли уже почти нагоняли бриг, пытаясь подвернуть к нему бортами. Спускаясь под корму брига, открыли по нему стрельбу ядрами, книппелями и брандскугелями.