Полуночная земля - Евгений Шпунт

Полуночная земля

Сны о черной воде и белых скалах

Во взгляде госпожи была тревога — не страх, по крайней мере пока. Тревога, растерянность и недоумение. Особенно ясно они читалась по утрам, когда госпожа Дайну просыпалась, становились почти не видны днем, словно скрывались в ярко-синей глубине ее глаз, и снова проступали с наступлением темноты. Как сейчас — прежде чем удалиться в спальные покои дворца, она быстро обняла Леу, и та почувствовала, как руки госпожи подрагивают.

— Госпожа…

— Иди, — ласково сказала та и улыбнулась, но глаза выдали ее. — Иди, Леу. Не волнуйся. Это ведь только сны. Добрые сны. Мы, наверное, просто пока не понимаем их значения.

«Не волнуйся». Леу сердито ворчала себе под нос, быстрым шагом спускаясь по ступеням. За ее спиной закрылись створки высоких деревянных дверей дворца, двое стражей из дружины господина Диана, замерли под льющими теплое золото светильниками. «Не волнуйся». Кто бы говорил. Как будто это она, Леу, уже которую ночь мучается этими дурацкими снами, как будто это ей не помогают ни приготовленные целителями настойки, ни даже средства старого монаха-травщика. Как будто это она… «Не волнуйся»!

Леу оглядела площадь перед дворцом, разбегающиеся в стороны от нее узкие улочки, аккуратные деревянные строения, украшенные резьбой, с мягко светящимися окнами и высокими острыми крышами, покрытыми зеленью. В небе тонким серпом среди россыпи звезд висела новая луна, под ветерком шелестели деревья. На первый взгляд казалось, что Чертоги Под Зеленой Крышей застыли в тихой безмятежности, но она кожей ощущала, как все вокруг настороженно затаилось, как сам воздух вот-вот заискрится от повисшего в нем напряжения.

И даже дома не спасешься от всего этого, потому что у родителей в глазах те же тревога и непонимание, что и у госпожи Дайну. Те же сны мучают их каждую ночь. И это ей говорят — не волнуйся! Ладно…

Леу вздохнула и решительно зашагала через площадь, Прямо по одной из улочек, потом вдоль тихого темного озера, к мерцающим на том его берегу огням селения людей. И чем ближе они становились, тем легче дышалось. Уходило чувство, будто тебе на плечи давит что-то тяжелое, даже настроение улучшилось.

Здесь все было другим — другие звуки, другие запахи, даже сам воздух, кажется, чем-то отличался от привычного Леу — как будто люди принесли в лес часть своего мира. Хотя, если подумать, так оно и было. Двенадцать лунных кругов назад, только появившись здесь, они ютились в шалашах и землянках, потом стали рубить лес и строить дома. Хотя фаэйри помогали им в этом, жилища беженцев совсем не походили на здешние — без резьбы и других украшений, приземистые и длинные. Люди расчистили немного земли, разбили огороды, построили загоны для немногочисленного скота, который успели спасти, и охотно обменивали овощи, молоко и сыр на дичь. Охотиться они почти не умели, эльфы же ничего своего не выращивали, довольствуясь собранными в лесу ягодами и травами, так что обе стороны были довольны. Но при этом беженцы все же относились к фаэйри с осторожным боязливым почтением и почти не появлялись в Чертогах, если не считать монахов и изредка возвращающихся из-за магической завесы госпожи Дайну лазутчиков.

Вот как сейчас — увидев Леу на единственной улочке селения, люди кланялись, прижимая руку к сердцу, некоторые поспешно освобождали дорогу. Ей было неловко. Сколько раз уже просила их перестать… Некоторые окликали Леу — «вечер добрый, госпожа, да благословит вас небо, госпожа». Старушка, что сидела на завалинке у одного из домов, знаком попросила ее обождать, скрылась внутри и вернулась, сжимая в покрытых морщинами ладонях кружку с молоком.

Леу заулыбалась. Молоко она полюбила, едва попробовав, и была готова пить его хоть каждый день. Она сердечно поблагодарила старую женщину, с удовольствием осушила кружку и отправилась дальше. Не успела пройти и пары десятков шагов, как Леу снова окликнули — на этот раз тот парень, что в ночь, когда на монастырь напали венардийские солдаты, застал ее в келье Мартина. Кажется, Мерфи. Леу все еще было непривычно видеть его в обычной одежде вместо синей рясы. Несколько лунных кругов назад этот Мерфи испросил у нового старшего монаха разрешения уйти из монастыря, и теперь жил в поселке беженцев со своей подругой. Сейчас они вместе, Мерфи и высокая черноволосая девушка, стояли в дверях своего домика, улыбались и махали ей. Леу помахала в ответ.

Костры поселка остались за спиной, улочка становилась все уже, превратившись в тропинку, а та через некоторое время вывела ее к темнеющему посреди опушки монастырю. На самом деле он совсем не походил на прежний — вместо дюжины каменных строений, обнесенных стеной — длинный деревянный дом, где жили монахи, с двумя небольшими пристройками. Из рассказов Мартина Леу знала, что раньше они занимались тем, что переписывали и переводили книги и принимали паломников, которые хотели взглянуть на когда-то упавший с неба камень, но почти все книги погибли в огне, а камень попал в руки красным монахам, которые пришли в ту ночь вместе с солдатами. Вместо этого братья Чистого неба, как они называли себя, взялись помогать живущим в поселке старикам, выхаживать больных и заботиться о потерявших родителей малышах. Раньше их общение с крестьянами не поощрялось, а с женщинами — и вовсе было запрещено, но главный монах — он умер вскоре после бегства в лес, Мартин рассказывал, что однажды утром, произнося молитву, старик вдруг осекся, прижал руку к груди, упал, и его свет внутри погас, прежде чем он коснулся земли — успел отменить запрет, а его преемник по имени Бирн подтвердил это решение. Так что теперь братья большую часть дня проводили в поселке, иногда появлялись в Чертогах, а к себе возвращались трижды в день, чтобы помолиться.

И в этот раз Леу еще издалека услышала мерный хор голосов, доносящихся из раскинувшейся за монастырем чащи, а когда подошла ближе, фигуры в синем одна за одной стали возникать из сгущающихся теней.

Леу на миг остановилась, присмотрелась, и, конечно тут же нашла взглядом Мартина. Узнала его, несмотря на темноту, которую с трудом развеивал падающий из открытых дверей пристройки-трапезной дрожащий неяркий свет, несмотря на опущенную голову