Кир Великий - Жерар Израэль

История Кира II, или Кира Великого, быть может, самого привлекательного героя Древнего мира, освободителя народов, известна нам благодаря источникам, часто противоречивым, сомнительным и даже мифическим.

Авторы надписей, как правило, клинописных, сделанных на трех языках — древнеперсидском, арамейском и аккадском, ссылаются на события, описывая их в апологетическом стиле, свойственном властям предержащим и их льстецам. Тем не менее эти тексты имеют определенное значение, так как связаны с историческими фактами и с той оценкой, которую дали им авторы, люди, начертавшие на глине или написавшие на пергаменте назидательное послание современникам.

Так, анналы Синаххериба, Ашшурбанипала и многих других царей Ассирии, хроники Навуходоносора и Набонида, этих двух последних великих вавилонских царей, цилиндр Кира с надписью, сделанной после взятия Вавилона, считаются наиболее достоверными документами, несмотря на то, что их отрывочный характер не позволяет историку восстановить прошлое в полном объеме.

Вещественные памятники, обнаруженные за последнюю сотню лет энтузиастами-археологами, также позволяют лучше понять мысли и чаяния правителей, а также нравы общества той эпохи.

Не будем пренебрегать и свидетельствами древнегреческих историков. Хотя жили они гораздо позднее описываемых событий, однако и Геродот, грек, родившийся в Малой Азии в период персидского владычества, истинный «отец истории», а за ним и другие авторы: Ксенофонт, Ктесий, Страбон, Николай Дамасский, Диодор Сицилийский, а также вавилонский жрец Берос, — откликнулись на события, о которых им рассказали современники, получившие сведения уже из вторых или третьих уст от купцов, сказителей, писцов.

Сами по себе историки Античности строго придерживались услышанного ими от других, но все же и они грешат некоторым искажением исторической правды, вызванным главным образом хронологической отдаленностью событий, предрассудками и меняющимися политическими условиями. Так что и Геродот, и те, кто жил после него, пользовались информацией, в которой тесно переплелись история и миф, создавая сложную традицию, главной целью которой было удовлетворение любопытства их современников ко всему, что было необычно или ново.

Другим источником, более разнообразным, более богатым и легендарным стала Библия. В первую очередь это библейское повествование, охватывающее эпоху протяженностью около двух тысяч лет, начиная с Авраама и до рождения Кира, и включающее в себя освобождение избранного народа от языческой веры; затем — хроники, описывающие события в теолого-политическом смысле; и, наконец, — пророчества[1]. В отличие от магов и прочих прорицателей пророки не предсказывают будущее, а призывают его в соответствии со своим даром по обету. Как невольные свидетели, они «видят», не понимая по-настоящему, важнейшие события для судьбы своих современников и предостерегают их. Повествование, хроника и пророчество становятся затем объектом неисторичной интерпретации, основанной на особом веровании, древнееврейском монотеизме. Так выражается предание, внешне имеющее мало общего с историческими фактами в чистом виде, но освещающее их достаточно, чтобы придать им порой значение, очень близкое к их первоначальному истинному смыслу.

Следовательно, описание жизни Кира II основывается на толковании легенд и порою заставляет нас принимать легенду или миф за составную часть и источник истории.

Разумеется, в рассказе, представляющем, как «на сцене», жизнь Кира, невозможно сравнивать теории, упоминать тот или иной исторический труд и сопоставлять его с мнениями других авторов. Надо было делать выбор, принимать ту или иную линию, даже если порой при этом приходилось упоминать в примечаниях какие-то положения, которые мы не включили в ткань рассказа. Надо было представить жизнь Кира в виде перспективы; глава I этой книги, посвященная царям Ниневии и властителям Вавилона, помещает Кира II в контекст культурной и религиозной жизни, царившей в конце VII века до н. э., незадолго до того, как персы, руководимые ахеменидскими владыками, оказались вовлеченными в безумный вихрь, разбросавший их по углам мира той эпохи.

Так что некоторые события, описанные здесь, не всегда кажутся правдоподобными. Впрочем, на протяжении веков цари и летописцы считали эти описания истинными и, основываясь на своих убеждениях, порою делали выбор, имеющий решающее значение для судеб тысяч людей. В какой-то мере мы тоже попытались так сделать… сознавая, конечно, всю разницу масштабов!

* * *

Все даты, приводимые в этой книге, относятся к событиям, произошедшим до нашей эры. Так что система отсчета дат происходит в убывающем порядке. Мы не сочли нужным утяжелять текст, прибавляя к каждой дате: до Рождества Христова.

Прежде всего — место действия: засушливая, выжженная солнцем земля под раскаленным небосводом; непрерывная череда гор и долин; большие и малые реки — эти безумные потоки, рыскающие в поисках своей дороги к морю; одним словом — бесконечная равнина с почвой, потрескавшейся от зноя; шум ветра с севера или востока, как непрерывное загадочное рычание, доносящееся откуда-то издалека, с заснеженных гор, а может быть, из глубины недр; бесконечно повторяющиеся бури, нарушающие тишину природы.

В самом начале первого тысячелетия до нашей эры пришедшие с севера и с востока арии захватили этот край, позже названный в их честь Ираном. Не были они ни расой, ни этносом, ни народом, ни нацией, а лишь людьми, попавшими в ловушку к многочисленному враждебному окружению, лишенными надежды и каких-либо средств к существованию.

Далекий край, откуда бежали эти люди (так называемое «арийское пространство»), затерявшийся в глубине азиатского континента и отрезанный от остального мира, находился где-то среди высочайших гор Гиндукуша. Отсюда дорога вела на «крышу мира», отсюда люди видели, как солнце садится за горы Урала, а на юге возвышается Кавказ, словно гигантский барьер, оставивший узкий проход на запад, к землям, позже названным Европой, и на юг, за бескрайнее плоскогорье между вершинами Эльбурса и нагорьем Загрос, к той странной равнине, что пролегла между двумя великими реками и получила название Месопотамия, где, кажется, собрались все блага природы: вода, мягкий климат, пастбища, обилие чудодейственного солнца.

В этом новом для них мире они постепенно приучились к необычной, но более легкой жизни. Однако инстинктивная тяга к миграции толкала этих людей все дальше на запад, до края земли, словно они шли вслед за солнцем, совершающим ежедневный свой путь, чей свет они обожествляли.