Лабиринты рая - Ник Саган

«Потрясающее произведение… Захватывающий сюжет… Книга, от которой невозможно оторваться…»

Нил Гэйман.

Посвящается Клиннетт

Не доверяйте слепо человеку,

Человек существо ненадежное.

Machines of Loving Grace. Альбом «Крылья бабочки».

ДЕНЬ 1

«Я не умер».

Я осознал это еще не до конца, и все же открытие было очень важным, ведь удар был настолько сильным, что я просто должен был умереть. Электрический разряд или что-то подобное превратило меня в фейерверк, тело мое с головы до ног было объято пламенем, а в голове, словно мантра, крутились одни и те же слова: «Я не умер, не умер, не умер», — мне пришлось в это просто поверить. Сначала приоткрылся один глаз, потом второй, сознание, если только это можно было назвать сознанием, медленно возвращалось ко мне.

Холодно и темно. Оранжевый. Урожай. Влажный, затхлый запах, стрекочут сверчки, голова просто раскалывается. Я лежал на поле с тыквами, тело свела судорога. Я дышал с трудом, очень осторожно, будто новорожденный котенок.

Я все еще не очень осознавал происходящее, мысли в голове едва ворочались. Я попытался сосредоточиться, но от этого голова заболела сильнее. Почему? Что это было?

«Я помню удар и…»

… И больше ничего. Только удар. Я даже не успел испугаться.

Подниматься не хотелось, голова гудела, словно пчелиный рой. Я попытался обхватить голову руками. Все просто. Сначала поднять левую руку, потом правую… Но ничего не происходит! Почему?

«Я не могу пошевелить руками», — вдруг понял я.

Я попробовал пошевелить ногами, пальцами, бедрами, носом, ушами, шеей. Никакой реакции. Я парализован!

Сердце заколотилось. Я подумал: что будет, если я не смогу дышать? Ведь в этом нет ничего особенного? Мой мозг будет медленно умирать, как увядающий цветок, я буду скатываться все ниже и ниже, туда, откуда нет возврата, а мое сознание будет расти, заполняя собой весь мир. Я здорово испугался. На ходу придумывая какие-то призрачные божества, я начал отчаянно торговаться с ними.

«Прошу вас, — думал я, — не дайте мне умереть. Кем бы вы ни были, если только вы меня слышите, поднимите меня на ноги. Я сделаю для вас все. Я отдам вам все… я…»

Что "я"? Что я могу предложить?

«Ничего. Я ничего не знаю, а значит, у меня ничего нет. Я даже не помню своего имени. С другой стороны, всякая головоломка состоит из нескольких частей, ведь так? А значит, я смогу вспомнить!»

Мне пришло в голову: а вдруг у меня травма головы?

Два очень неприятных слова, с ними не поспоришь. Ведь паралич может случиться не только от травмы позвоночника, вдруг я просто забыл, что нужно делать, чтобы двигаться, как забыл все остальное.

«Давай не будем пороть горячку. Если ты что-то забыл, это можно вспомнить, просто понадобится время».

Вот это уже похоже на меня. Всегда готов верить в лучшее.

Я уцепился за эту мысль, за эту ущербную логику, ожидая, что еще немного — и я все вспомню. Ждал. Ждал еще. Из тайных глубин моего разбитого вдребезги сознания родились слова, еще одна мантра: «Совсем не больно. Держи себя в руках. Нет никакой боли, просто держи себя в руках». Но я, черт побери, был не в состоянии взять себя в руки, я не мог успокоиться, меня словно жгло огнем изнутри. Не знаю, сколько я пролежал так, беспомощный и жалкий, распростертый на земле. По натуре я не склонен сдерживать себя: если меня лишить чего-то, на мой взгляд, важного, я становлюсь буйным, по-настоящему схожу с ума. Я задумался. Схожу с ума? Да. По-настоящему? Да. Но бываю ли я при этом буйным? Бываю ли буйным?

Это называется «истерический паралич». Истерия — психоневротическое состояние, сопровождаемое тяжелыми эмоциональными и сенсорными расстройствами, пароксизмом моторных функций, связанных с заменой понятий и психики. Без сомнения, это была истерика, но вот смеяться мне не хотелось.

«Может, я сплю?» — пришло мне в голову. Наполовину сплю, то есть глаза открыты, а тело спит, словно оно в параличе, в гипногенном состоянии? Возможно, я узник собственного подсознания…

Треск надкрыльев — эти сверчки меня достали. Должна существовать формула сверчка, ведь у всего должна быть формула. В смысле не генетическая формула, а что-то вроде термометрической формулы. Когда становится холоднее, сверчки стрекочут меньше, следовательно, по скорости стрекотания сверчков можно определять температуру: (стрекотов в минуту / 4) + 40 = # градусов по Фаренгейту. Я подсчитал количество стрекотов в секунду, и у меня получилась довольно прохладная температура — 55 градусов.

Удивительно, я помню все это, но не помню, кто я такой. Не помню даже, что нужно делать, чтобы двигаться.

Странная штука мозг.

Сквозь раздражавшие меня любовные трели сверчков я различил еще какой-то звук — как будто кто-то выл или хныкал вдалеке, — сначала звук был слабым, неясным, затем все более и более отчетливым. И затем, как гром среди ясного неба, все изменилось.

Я услышал громкий щелчок — и я снова мог двигаться, словно где-то повернули выключатель, перевернув его с нуля на единицу. Я сразу же вскочил на ноги. Оцепенение прошло. Я больше не чувствовал такой боли. Вновь ожили нервные окончания. Покалывания в позвоночнике, руках и ногах еще беспокоили меня, но боль стихла.

— Дохнут как мухи, — тягуче выговаривает служащий Гедехтниса — южанин из Западного Мемфиса. Он выглядит как настоящий джентльмен, но так и не смог избавиться от южного акцента. Справившись с бедностью своей молодости, с расизмом, присущим Америке двадцать первого века, он, словно с упрямым ослом, так и не сладил с гнусавым выговором. Подчеркивая красным фломастером число умерших, джентльмен старается отгонять мысли о своем собственном состоянии. Он находит, что ничем не сможет себе помочь, но, несмотря на это, вновь прикасается пальцами к шее — еще раз потрогать опухоль. Опухоль он не находит, но знает, что она есть. Врач сказал ему, что в течение года он умрет.

— Чего ты ждешь? Помилования в последнюю минуту? — эти слова произнесла женщина, тоже служащая Гедехтниса. Ее резкие интонации так же невыразительны, как и ее прическа. Вероятно, она предполагала стрижку под пажа, но парикмахер постриг ее плохо, и теперь ей приходится возиться, чтобы уложить волосы. Она служит в мюнхенском контингенте. Корпоративный штаб Гедехтниса находится в Мюнхене, и у нее неплохое положение в организации.

Южанин недолюбливает ее, и ни за что не стал бы работать вместе с ней, не будь их работа настолько важной. Ее светлые волосы и пронзительные голубые глаза делали ее похожей на ребенка с плаката арийской евгеники. Когда-то, наверное, эти голубые глаза разбивали мужские сердца, но теперь ее красота поблекла.