Львиное сердце - Анна Акимова

Было темно, падал снег. Где-то высоко горел фонарь. Ей было очень холодно и страшно. То, что лежало перед ней, пугало ее. То, что надвигалось на нее из темноты, пугало еще больше. Это чудовище, черное, огромное, у него есть руки и ноги, но нет лица. Оно сделало что-то с ее мамой, а теперь приближается к ней. Мамы больше не было, то, что осталось от нее, не могло защитить. Наверное, чудовище сейчас съест ее, как волк – Красную Шапочку. Убежать нельзя, у нее как будто не стало ног. Только где-то внутри что-то тряслось и плакало, но наружу не вырывалось ни звука.

Большие детские глаза, широко раскрытые, остановившиеся от ужаса, не могли оторваться от надвигающейся черной туши чудовища. Вот оно подошло, перевернуло то, что раньше было мамой, припало к нему, хрипло зарычало и страшно затряслось. Наверное, оно ело маму, ело и повторяло какое-то непонятное слово…

Наконец чудовище оторвалось от мамы и потянулось к ней. В черной руке было что-то длинное, тоже черное. Она хотела закрыть глаза, но не получилось. Она продолжала видеть эти страшные черные руки.

Маленькая белая молния вдруг метнулась к чудовищу и впилась в него. Чудовище вздыбилось, пронзительно завизжало. Оно прыгало, кружилось и махало руками, как будто плясало страшный танец. Черные капли падали на белый снег, на маму, на нее. Снежинки кружились в свете фонаря, как будто тоже плясали в белом хороводе…

Ингу Константиновну Гусеву студенты биологического факультета, которым она преподавала цитологию, за глаза называли Кингой Конговной. Вовсе не потому, что она была похожа на страшную голливудскую гориллу. Просто из вечного антагонизма студентов и преподавателя, из желания самоутвердиться и оттого, что считали Ингу Константиновну особой довольно вредной.

Что касается внешности, то знатоки, которые встречаются в каждой студенческой группе, как раз считали, что Кинга «ничего себе». Не красавица, конечно, но по-модному тонкая-звонкая, длинноногая, а личиком напоминает японку – черноглазая, с чуть раскосыми глазами, с маленьким аккуратным носом и пухлыми яркими губами. Правда, не смуглая, а светлокожая, но все равно похожа. Вполне себе миленькая, даже пикантная…

Словом, кличка «Кинга Конговна» была незлобивой, скорее созвучной имени: Инга – Кинга, прикольно, ха, ха, ха!

Другое дело, считали студенты, что при такой симпатичной внешности Инга Константиновна могла бы быть и характером помягче. Сама же только-только со студенческой скамьи, не должна бы еще забыть, как невкусно порою грызть гранит науки. Уж могла бы посочувствовать, простить прогул, невыученную тему, просто поставить зачет, да и все! В конце концов, кому она нужна, эта цитология, никто не собирается посвящать ей жизнь и научную карьеру!

С ней пробовали договориться, убедить, разжалобить, даже подкупить. Пытались флиртовать и ухаживать. Хотели даже спровоцировать на скандал, чтобы потом пожаловаться в деканат – пусть приструнят грубиянку преподавательницу. Все оказалось бесполезно. Инга была непрошибаема – никакие доводы на нее не действовали, в больных родственников, требующих круглосуточного ухода, она не верила, на провокации не велась, тонкие намеки на приличные вознаграждения игнорировала. Словом, вела себя «не по-человечески». А раз так, то и пусть ходит Кингой Конговной…

Сама Инга знала о своем прозвище – такие вещи всегда становятся известными. Она-то как раз была уверена, что прозвище связано с ее внешностью, и воспринимала его очень болезненно.

Инга считала себя некрасивой. Это тянулось с детства, с бабушкиных слов, которые та, гуляя однажды с маленькой Ингой во дворе, сказала соседке:

– Надо же, Ника такая красавица, а дочку родила неудачную. Гляньте, вся в отца! Мордовка!

Инга долго считала, что «мордовка» – это ругательное слово. Лишь пойдя в школу, она узнала, что есть такой народ – мордва. Бабушка Софья Андреевна считала, что Ингин отец принадлежал именно к нему. Отец был родом из Иркутска, в Мордовии никогда не бывал, но бабушка так считала – и точка!

Инга и вправду была очень похожа на отца, а еще больше на его сестру Александру, свою тетку. И совершенно не походила на мать.

Мама была светловолосой, голубоглазой, очень красивой. Очень… Было много ее фотографий – дома, на улице, в парке, на пляже. Фотографии очень красивые, яркие, глянцевые. Мама везде смеялась, сверкая белыми зубами, а ее длинные светлые волосы развевались на ветру.

Фотографий отца было совсем мало. Свадебные, пара с лыжных прогулок и несколько с маленькой Ингой в обнимку. Но почему-то Инга очень хорошо помнила папу и совсем плохо маму. Она не помнила ни голоса, ни запаха мамы, ни движений, ни мимики, ни взглядов, ни песен, ни сказок. Только фотографии, плоские картинки…

Папа в ее памяти жил, был теплым и любимым. Она помнила, как они играли, смотрели вместе мультики и читали книжки. Помнила маленькую собачку Нюшу, которую однажды он ей подарил.

Папа очень боялся, что маленькая Инга может как-нибудь потеряться на улице, и учил ее:

– Ты помнишь, что нужно говорить, если потеряешься? Помнишь, как тебя зовут? Инга Гусева. Ин-га Гу-се-ва! Повтори!

– Игу-у‐ся! – старательно повторяла Инга.

Отец хохотал, хватал ее и подбрасывал к потолку.

– Гусенок ты! Гу-се-нок!

Инга летала, визжа от восторга, с вытаращенными глазами и вставшими дыбом волосами. Нюша скакала рядом и громко лаяла. Тетка Александра, которую все звали Алей, умоляла:

– Костя, осторожнее, Костя, не урони!

Но Инга-то знала – папа никогда ее не уронит!

Потом получилось так, что потерялась не Инга, а все остальные, кроме Али. Инга не помнила и не понимала, как это случилось, но и папа, и мама, и бабушка Софья Андреевна, и даже маленькая, звонкоголосая Нюша куда-то исчезли, а они с Алей остались одни.

Поначалу на все вопросы Инги Аля отвечала, что папа и мама уехали в научную экспедицию и взяли с собой Нюшу. Уехали далеко, на Дальний Восток, и вернутся не скоро. Там, в экспедиции, они работают, изучают зверей – тигров, медведей, их жизнь и повадки, а Нюша им помогает, как собака-следопыт.

Аля показывала Инге красивые открытки, которые присылали родители. В них было написано, чтобы Инга хорошо кушала и хорошо себя вела, слушалась Алю. Инга старалась и кушать, и слушаться.

Куда делась бабушка, тоже было непонятно. Инга не очень скучала по ней – помнила, что та называла ее неудачной «мордовкой», – но все же спрашивала: куда она делась? Аля объясняла, что бабушка просто очень занята на работе.

Из Академгородка, где Инга жила с папой и мамой, они с Алей почему-то переехали в город, в район новостроек, так из жизни Инги исчезли и ее подружки, с которыми она играла в песочнице под грибком. Зато на новом месте у нее появился новый друг – Боб Нечитайло.

В детском саду Ингу поставили в пару с плотным, круглоголовым, щекастым и рыжим мальчиком. Он сказал ей: