Японский гербарий - Уинифред Леннокс

Она сидела неподвижно и смотрела в темное окно. На ее коленях лежал свежий номер газеты «Сан», по развороту бежали черные жирные буквы, которые соединялись в угрожающее своей непоправимостью слово «катастрофа».

Ее сердце толкалось и замирало, словно раздумывая — гнать кровь по венам или немного подождать, позволив прочувствовать весь смысл, всю определенность этого слова. Бесповоротность случившегося.

Погибла его семья.

Больше нет на свете его жены.

Ушли в небытие его дочери.

Он остался один.

Она судорожно втянула воздух, пытаясь заставить свое сердце биться ровнее. Передернула плечами, стараясь унять дрожь. Потом перевела взгляд на пламя камина — оно металось над сухими поленьями, которые трещали. По телу ее снова пробежала дрожь. Не так ли трещал металл под натиском неуправляемой тяжести грузовика, когда он сплющивал прошедшие без нее шесть лет?

Что это? Простое совпадение? Или знак свыше?

Она попыталась завязать на груди концы пледа, накинутого на плечи, но дрожь в пальцах мешала.

И что теперь делать ей?

Полные, красиво очерченные губы, не тронутые помадой, слегка искривились.

Вчера она поставила последнюю точку в работе, которую считала главным делом своей жизни.

И в тот же час из жизни ее мужчины исчезло все, что было без нее. Словно чья-то своевольная рука стерла файл в памяти компьютера.

Она сумела унять дрожь в пальцах и стянуть в узел концы пледа. Вот теперь она наверняка согреется.

Зигни Рауд никогда не считала себя красивой, и, если бы ей сказали, что она достойна титула «мисс факультет», она не стала бы хохотать только по одной причине: это противно ее нордической натуре. Она улыбнулась бы и, посмотрев прямо в глаза собеседнику, медленно покачала головой. Какая ерунда!

Эта девушка казалась воплощением спокойствия на фоне сверстников, приехавших в университет Миннеаполиса из разных стран мира. У себя дома, в Швеции, Зигни написала работу по филологии и получила солидный грант, который позволил ей поехать учиться в Америку. Организаторы международной образовательной программы нашли фрекен Рауд в маленьком городке Арвика, что близ холодной шестидесятой параллели и границы с Норвегией. Зигни, дочь профессора Рауда, постоянно пребывающего в разъездах, жила вполне самостоятельно в большом, окруженном старым садом двухэтажном доме, выкрашенном в цвет спелой рябины. Зигни не интересовало, кому именно понравилась ее работа, но само предложение — продолжить изучение языков в университете американского города Миннеаполиса — привлекло. Зигни задала всего два вопроса мужчине, вручившему ей свидетельство о получении гранта: бывает ли в штате Миннесота, где и находится Миннеаполис, зима, и, самое главное, есть ли там снег.

Взгляд Зигни Рауд был таким серьезным и внимательным, что мужчина поначалу стушевался и, похоже, мучительно соображал: да бывает ли на самом деле у него на родине зима? Кажется, для этой северной красотки его ответ очень важен.

Действительно, Зигни Рауд хотела получить честный ответ. От этого зависело, с каким настроением она поедет учиться. Конечно, она поедет в Миннеаполис, это решено, но ей бы не хотелось круглый год видеть неизменный бесснежный пейзаж, пусть даже самый распрекрасный. И не потому что скучно, дело в другом — снег ей просто необходим.

Поджарый американец в толстом шотландском свитере с пестрым рисунком на животе наконец улыбнулся, он нашел ответ на вопрос девушки и обрадованно закивал.

— О да, Зиг. Конечно, даже в Америке случаются стихийные бедствия. Из-за снежных бурь останавливается движение на дорогах. Настоящая катастрофа для водителей! В такие дни по телевидению с самого утра нас предупреждают о разгуле стихии. Да, в Миннеаполисе есть зима. Она тебе понравится, я думаю, — самодовольно закончил янки.

И подумал: еще бы ей не понравилось. У меня на родине есть все, что нужно этой хорошенькой умненькой шведке. И не только ей. Миннеаполис никого не может разочаровать. И я не допущу, чтобы меня самого кто-то разочаровал: сколько студентов полагается привезти учиться из стран Европы — в том числе и Зигни Рауд — столько и привезу, ведь от этого зависит моя карьера.

Зигни наблюдала за толстыми губами мужчины, они двигались без остановки, потом замерли, но ей захотелось заставить их снова поработать. Ей нравилось наблюдать за его артикуляцией — движение губ американца, произносящего слова на английском, отличаются от движения губ, с которых слетают слова на других языках — на шведском, к примеру, или на немецком. Она давно это заметила. Губы американца при каждом слове разъезжались в стороны, отодвигая щеки к ушам, отчего казалось, что он постоянно в прекрасном настроении и готов к улыбке в любой миг.

— Значит, вы не понимаете, что такое настоящая зима. Это не стихийное бедствие, а нормальное время года. — Зигни помолчала секунду и добавила: — Похоже, вашим соотечественникам природа нанесла ущерб.

Глаза американца полезли на лоб, он уже собрался поспорить с этой шведской девчонкой, но она улыбнулась и сказала:

— Ладно, я согласна. Я ведь еду туда только учиться, но не жить.

— О, конечно, Зиг. Ты едешь в замечательную свободную страну.

Она пожала плечами и промолчала. Какой смысл обсуждать с другими, тем более с людьми посторонними, свои мысли и чувства?

С самого рождения погруженная в свой внутренний мир, как в кокон, Зигни жила очень насыщенной жизнью, которая, казалось, ничуть не зависела от мира внешнего. Она считала, что могла родиться когда угодно и где угодно — в любой стране, в любой семье, просто кому-то свыше понадобилось выплеснуть в мир сгусток энергии или информации — можно назвать как угодно — заключенный в ее оболочку. Она не сомневалась, что дело ее жизни — понять, для чего она в этом мире, и сделать в нем то, что должна. Она считала себя всего-навсего проводником какой-то идеи, пока еще ей не известной, бесконечного Космоса…

Вот почему Зигни Рауд ничуть не удивилась свалившемуся на нее предложению поехать в Америку. Оно лишь часть пути, который ей предстоит пройти, чтобы исполнить свою земную миссию.

— Итак, друзья мои, — заканчивал патер свою речь перед прихожанами, собравшимися после службы в большом зале с длинным столом, на котором стояли пластиковые стаканы с жидким кофе и бумажные тарелки с сандвичами, — я думаю, никто из вас не откажется принять участие в добром деле…