Врата войны - Роман Буревой

1

Стрельба. Две короткие очереди. Одна длинная. Потом опять — две короткие. Значит — утро. Борис упражняется, срезает из автомата березки на косогоре. Под корень. Забава такая. Третье утро подряд. Попытка доказать (самому себе, разумеется) что, руки не дрожат, а лес не плывет перед глазами и шатается только от ветра. Хотя ветра здесь нет. Тишина. Всегда тишина. Потому как рядом хроноаномалия. Слабенькая, но есть. Вокруг аномалии — хроноболото. Или просто болото. Или «боло» — так такие зоны называют на местном сленге. Впрочем, парадоксы времени — это летом. А сейчас осень. Врата открыты. Время нормально бежит. То есть очень быстро.

Опять две короткие очереди, одна длинная. Скоро вокруг блиндажа и деревьев не останется.

«Будь снисходительным, — сказал себе Виктор. — Мы прошли вместе через смерть».

Из них троих (трое из одиннадцати, Виктор запомнил навсегда) Борис поправлялся медленнее всех. Он и ходить снова начал только несколько дней назад. Всю осень лежал в блиндаже или на лапнике у входа и грелся, подставляя обессиленное тело скупым осенним лучам.

Две короткие очереди... одна длинная.

— Зачем... — пробормотал Виктор и заворочался в спальнике, понимая, что утренний сон безнадежно испорчен. — Мне снилось, что я ужинаю с Аленой. При свечах. Ветчина... м-м-м... мясо по-мексикански. На десерт шарлотка.

Просыпаясь, они говорили о еде. Засыпая — тоже о еде. И днем непременно. Тема неисчерпаема. Каша с маслом... горячая... масло тает, желтенькая лужица масла, м-м-м... Хлеб... белый, пышный, с красно-коричневой корочкой.... м-м-м... Вспоминаешь и отправляешь в рот сухарик. Комочек консервов... понемногу... Деликатесы? К черту деликатесы! Крошечные кусочки, листочки, горошинки. Игрушки. Проглотишь — ничего не ощутишь. Требуется что-то обильное, тяжелое, сытное. То, что набивает живот. Суп харчо. Куски баранины, обжаренный лук, рис, помидоры... м-м-м... Нет, чанахи... чанахи сытнее — фасоль, баранина... м-м-м... А больше всего хочется того, что ел в детстве, — картошечки вареной, рассыпчатой, с подсолнечным маслом, сверху — лучок и укропчик. Еще — огурчик свеженький. В Витькином детстве пупырчатые хрустящие огурчики были деликатесом.

— Надо уходить, — Димаш высунул голову из своего серо-зеленого мешка, похожего на огромную гусеницу. — Чего ждать-то? Пока комбат пришлет за нами транспорт? Сердце чует — не пришлет. Еще день-другой протянем — до закрытия ворот не успеем. Вы как думаете, Виктор Павлович?

Виктор не ответил. Вылез из спальника. Встал. Сделал несколько приседаний. Голова не кружится. Эти уже хорошо. Всем троим нужен врач. Вернее — госпиталь. Но батальон больше не выходит на связь. Вообще в Диком мире со связью всегда плохо: летом пакеты доставляют вестовые. Девятнадцатый век. Романтика. Скачешь верхом по лесу, солнечные полотнища меж стволов. Зверье непуганое, птицы, олени. Красота. Но каждый второй посланец пропадает без вести. Либо мары пристрелят, либо медведь задерет. И вестовой подыхает с выпавшими из живота кишками. Или тонет в болоте, глотая вонючую воду. Виктору часто снилось, что он тонет в болоте. Просыпался в холодном поту. Кричал. Впрочем, они все трое вопили во сне, молотили руками невидимых врагов, рвались ходить — спальники мешали. Говорят, после моргала случается и не такое. Один парнишка пристрелил пятерых. Вроде как во сне. Шел, не открывая глаз, и стрелял. В мортале провел всего полдня.

— Лейтенант слабоват еще, — ответил наконец после долгой паузы Виктор. — Если бы комбат вездеход прислал...

Впрочем, Виктор и сам сознавал, что надежда на подобный подарок призрачна. Ну, пообещал комбат Васильев, потом забыл. Вернее, понял, что зря сулил помощь. Зачем посылать в зону «синих» вездеход, в то время когда надо спешно отступать к воротам и каждая машина на счету. Виктор на месте майора Васильева ни за что бы не прислал машину. Но он бы и не стал обещать, что пришлет.

— Дольше ждем — быстрее будем бежать. Жаль, Дорожки здесь не самые ровные, — Виктор вздохнул.

— Мары, — добавил Димаш.

— И мары, — поддакнул Виктор. — Чтобы вернуться, уходить надо сегодня.

— Послушайте, Виктор Павлович... — Димаш выбрался из спальника, поежился. В одном белье теперь зябко; осень уже не ранняя: листопад, заморозки по утрам. Сырость. Сухари плесневели, едва их доставали из вакуумной упаковки, постель воняла грибами. Маленькая печка дымила — не согревала. Печку они топили нечасто: дымок от трубы заметен издалека. Дымок привлекал врага. Не умеют «синие» делать печки, Больше термопатроны используют и обогрев в спальниках.

«Стрельба, можно подумать, не привлекает», — мысленно усмехнулся про себя Виктор.

Впрочем, они редко теперь думали о «врагах». То есть о «синих». Да и какие они, к черту, враги? Одни нацепили синие кокарды, другие — красные значки. Свой, потому что у него красный значок. На той стороне, может быть, «синий» — твой лучший друг, а «красный» тебе подлянку устроит и с потрохами сожрет. Только на той стороне ты не сможешь его пристрелить за это.

Иногда Виктор даже мечтал, чтобы «прежние хозяева» вернулись в брошенный блиндаж и взяли их в плен. Без крови. «Враги» доставили бы их к воротам. Да, скорее всего, «синие» уже не опасны. Другое дело — мары.

На этом холме «игроки» обосновались давно. Блиндаж несколько раз подновляли. На стенах — постеры красоток. На самых первых, проеденных жучками, зеленых от плесени — Вера Найт. На тех, что клеили позже, — Лиана Мин. Наполовину китаянка. Женщины восточного типа снова входят в моду. Почему-то «синие» ушли, все бросив. И блиндаж, и припасы, и оружие. То есть удрали. И никто не вернулся. Однажды ночью, учуяв запах съестного, в блиндаж забралась лиса. Огромная, как овчарка. Спросонья Димаш решил, что это медведь, заорал благим матом, перепугал всех. Лиса удрала. Еще мышей было много. Мышей в этом мире много, потому что змей нет. Мыши большие, лисы большие, медведи — огромные. Такие тяжелые, что по деревьям не лазают. Летом трава поднимается в человеческий рост. В такой траве медведь легко может спрятаться. Или противник. Или мар.

А в мортале трава не растет. Вовсе.

В животе противно заурчало. Неужели опять? Когда же это прекратится?! Виктор почувствовал ненависть к ослабевшему телу. С одной стороны, конечно, хорошо, что он испытывает хотя бы ненависть. Раньше, когда они вырвались из мортала, чувств не было. Вообще никаких — только жрать, жрать, жрать!

— Послушайте, — повторил Димаш, доставая из кобуры бластер и в который раз проверяя заряд батареи. — Вот зараза, хватит один раз шмальнуть. Да и то на самом мине. А у вас?

— Три, — ответил Виктор.

Заряды он, в отличие от Димаша и Бориса, берег. Возвращение — не самый простой этап завратной жизни. Он знал это с чужих слов. Но готов был этим словам верить.