МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №4, 2015(15) - Песах Амнуэль

МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2015

Повесть

Павел АМНУЭЛЬ

ПЕЩЕРА

– В вашей практике бывали, наверно, случаи... странные? – спросил Дорнье. Он сидел в шезлонге метрах в пяти от кромки прибоя, время от времени брызги от набегавших на берег волн попадали ему на лицо, и он улыбался, вспоминая, как когда-то любил плавать на закате, бороться с волнами и побеждать... было время, да. Прошло.

Дидро, казалось, не расслышал вопроса. Он вообще слышал лишь то, что считал нужным, и потому разговаривать с бывшим дивизионным комиссаром полиции было трудно. Чаще они сидели молча, смотрели на закат или на облака – у кого на что падал взгляд.

– Бывали, конечно, – ответил Дидро, когда Дорнье уже не ожидал услышать от него хоть слово.

Чайки подрались, и в птичьем гомоне Дорнье не расслышал, что еще сказал комиссар.

– Может, вернемся? – спросил он. – Становится прохладно. И шумно. – Он проводил взглядом чайку, державшую в клюве что-то, напоминавшее кусок веревки.

– В комнате душно, а кондиционеры я не люблю, они сушат воздух.

Чайки улетели, а рокот прибоя стал похож на музыкальное вступление к чему-то таинственному.

– Это было не первое мое дело, – сказал Дидро, – и кое-какой опыт у меня был, хотя... – Он пожал плечами. – Никакой опыт, полагаю, не помог бы... – Он опять умолк и провожал взглядом пурпурный диск солнца, пока тот не исчез за бурлившей линией горизонта.

– Я тогда третий год работал в полицейском участке Лонжмезона, небольшого городка в двенадцати километрах от швейцарской границы. К нам не так часто приезжали туристы, в Альпах есть места интереснее. Тем летом... Летом шестьдесят седьмого, если точно...

– Мне было двадцать четыре, – пробормотал Дорнье. – Славное время.

– А мне двадцать девять, – улыбнулся Дидро. – Молодой курсант-лейтенант. Это сейчас мы оба... Впрочем, стариком я себя не считаю. Семьдесят – не возраст. Тем более – ваши шестьдесят пять.

– Конечно. – Дорнье ждал продолжения рассказа, а Дидро, похоже, решил порассуждать о преимуществах мудрой старости над неопытной молодостью. – Так вы говорили...

* * *

Странное дело, да. Приехала в июле группа туристов, студенты из Парижа – трое парней и девушка. Сняли комнаты в пансионате, пару ночей веселились, а потом ушли в маршрут. Вернуться должны были через три недели, взяли с собой рацию на случай, если что-нибудь случится. Через три недели, день в день, рация действительно заговорила, и мне позвонил Тезье, президент нашего туристического клуба. «Мишель, – сказал он, – у ребят беда. Говорят что-то невнятное, просят не спасателей и не врача, а полицию, вот в чем закавыка». Странно, да? Лагерь, как мне объяснил Тезье, они разбили у пещер к северу от Лонжмезона, место безопасное, красивое, альпийские луга, летом все цветет... Отправились мы вдвоем: я, поскольку ребятам зачем-то понадобился полицейский, и доктор Леру.

В лагере застали троих – двух парней и девушку.

– Там, в пещере... мертвый, – сказал один из мужчин, он был у них за главного. Говорил, а сам бледный, и голос срывается.

Пещера там большая, точнее длинная, метров двадцать вглубь горы. Ничего особенного, вообще-то. Там и зала большого нет, как обычно в таких пещерах. Похожа она скорее на туннель метро, высокий, можно стоять, а в некоторых местах даже мне было не достать до потолка. Вход, правда, узкий, но вполне... Толстяк не пролезет, но толстяков там и не было.

Из сбивчивого рассказа я понял вот что. Добрались они на место в тот же день, когда вышли в маршрут. Разбили лагерь и приступили к эксперименту, который готовили весь год. Им не давали покоя лавры Мишеля Сифра. Вы, конечно, не помните, столько лет прошло… В шестьдесят втором спелеолог Сифр провел два месяца на подземном леднике Скарассон, неподалеку от итальянской границы. Два месяца один, в полной темноте, в сырости и холоде. Брр... О нем тогда много писали. Герой, да. Вот и эти решили... Профессионалов среди них не было, обычные студенты: двое физиков, химик и девушка-гуманитарий. Поэтому пещеру выбрали попроще, время – потеплее. И срок установили – двадцать дней, а не два месяца. Приехали они на каникулы и не собирались торчать на одном месте все лето. Подготовились неплохо для дилетантов. Вода, сухое питание, шоколад, хлеб в пакетах... Разложили необходимое, чтобы легко ориентироваться в полной темноте – протянул руку, достал... Воздух? Да, вы правильно спросили. Я же сказал: пещеру выбрали попроще, они студентами были, а не профессиональными спелеологами. Там множество узких отверстий наружу, мышь или даже барсук протиснутся, человек – нет. И свет не проходит, а воздух – да, так что не задохнешься. Наверно, если бы в пещеру человек десять набилось, возникли бы проблемы, а одному вполне комфортно. Если, конечно, не считать темноты и одиночества.

Ребята за день все устроили, и один из них – Рауль Понсель его звали, память у меня уже не та, но это имя я запомнил на всю жизнь, – так этот Понсель забрался в пещеру, а приятели снаружи завалили вход каменной плитой. Вдвоем – девушка не в счет, – плиту можно сдвинуть, а одному никак. Если бы Понселю в пещере стало плохо, у него была возможность подать сигнал. Способ оригинальный, но вполне надежный. Я сказал, что воздух в пещеру проникал через десятки мелких отверстий. Достаточно было крикнуть, и снаружи услышали бы. Нет, не в лагере. Чтобы услышать, нужно приложить ухо к отверстию. Слов все равно не разобрать, но они договорились, что два крика означают то-то, три – то-то, я уж не помню деталей. Если кричать снаружи, то и Понселю в пещере было слышно. Не ахти какой способ общения, да они и не собирались общаться, наоборот, эксперимент предполагал полное одиночество. Однако два раза в сутки – утром и вечером – кто-нибудь прикладывал ухо к отверстию и вслушивался в звуки из пещеры. А Понсель время от времени покрикивал или еще какой-нибудь шум производил – часов у него не было, как не было ничего, чтобы развести огонь, и фонарик он тоже не взял ради чистоты эксперимента.

Понсель даже песни в пещере орал – слов не разобрать, но звуки были, по словам Нодара…