Детектив Мэд Мёрдок - Эвелина Баш

Октябрь, 1933 г.

Обычное серое утро – дождь, барабанящий по крыше, похмелье и дребезжащий звонок телефона.

– Мёрдок… Мэд… – это «Мэд», такое интимное, близкое, практически забытое, проникает в самые отдалённые уголки души, вызывая смутное чувство тревоги. Слышу, как на другом конце Бенкси, мой помощник, едва заметно вздыхает, не решаясь сказать следующее слово, и я его не тороплю. – Тебе пришла телеграмма, – наконец произносит он. – Твой отец… – буквально вижу, как в этот момент Бенкси поправляет очки, вытирает нос тыльной стороной ладони, и его слова начинают вылетать пулемётной очередью, – твой отец умер, Мёрдок. Похороны послезавтра. Я отправил Марлоу на вокзал за билетами. Тебе нужно что-нибудь?.. Мэд?

Молча качаю головой, чувствуя, как земля уходит из-под ног, а во рту становится до противного кисло и сухо.

– Спасибо, Бенкси, – тихо отвечаю я, медленно опускаясь на пол.

Мы с отцом не виделись почти десять лет, и наша последняя встреча была не из тех, о которых вспоминают с улыбкой. Он из кожи вон лез, пытаясь обеспечить моё будущее. Он дал мне образование, выбил место в конторе у мистера Роджерса, даже нашёл достойную партию. А я? Наивная юность, соблазны большого города. Виски, джаз, страсть, о которой не принято говорить в приличном обществе. Яркий свет, сжигающий дотла…

В тот день он сказал, что больше не хочет меня видеть. Будто мне хотелось видеть себя в тот момент, но… теперь его слова сбылись. Никогда. Мы не увидимся больше никогда.

До отправления поезда остаётся пять минут, и вагон постепенно заполняется. Обычно я люблю наблюдать за людьми, но сейчас лишь нетерпеливо поглядываю на карманные часы, ругаясь про себя, что время тянется так долго… Боковым зрением замечаю, как пассажир в соседнем ряду делает то же самое. Мы киваем друг другу. Он снимает шляпу и начинает обмахиваться ей, не сводя с меня взгляда, но моё внимание уже занято другим. Напротив садятся две юные красотки. Кружевные перчатки, зонтики, шелковые чулочки так и мельтешат перед глазами, пока они пытаются устроиться. Наконец девушки усаживаются, и начинается извечная игра. Я изучаю их, они – меня. В глазах одной сквозит неприязнь, другая, наоборот, смотрит с интересом, но, поймав мой взгляд, вспыхивает и отворачивается. Так всегда. Моя жизнь состоит из крайностей. Но как бы мне хотелось, чтобы отец гордился мной и тем, чего мне удалось добиться. Собственное детективное агентство. Уважение. Но не тем, кто я есть. Скандальная слава, связи с гангстерами, и я не говорю про мораль… Нет, я действительно не лучший пример для подражания. И всё-таки жаль, что он так и не узнал, что моя жизнь не закончилась где-то в грязном притоне, как он предрекал.

Мы наконец покидаем платформу. Я еду туда, где прошло моё детство, и от этой мысли внутри всё сжимается. Больше меня там никто не ждёт. Маму я почти не помню. Лишь мимолётный запах – ванили и лавандовых духов, мелодичный смех и длинные шуршащие платья. Зато помню Старую Бэсси, няню-негритянку, и сказки, которые она рассказывала по вечерам, укутав меня в одеяло и покачиваясь в такт тягучим словам. Отца… Как он учил ездить верхом и стрелять из ружья – навыки, которые всегда пригодятся любому южанину. Конфедерат до мозга костей, он родился уже после войны, но так и не смог смириться с тем, что мы проиграли янки.

Глаза начинает щипать от нахлынувших воспоминаний, и я резко встаю. В туалетной кабинке достаю из внутреннего кармана пиджака фляжку и резко откручиваю крышку, но поднятая рука замирает в воздухе. Мёрдок, какого чёрта? Нельзя! Как бы ни хотелось сейчас надраться, делать этого нельзя. Переворачиваю фляжку и наблюдаю, как виски струйкой стекает в мойку. Сожаление приходит практически сразу. Чёртов сухой закон. Теперь вряд ли найти другое пойло.

Если бы только Стэн был рядом… Но нет, этот путь мне, похоже, придётся пройти в одиночку.

Выхожу на вокзале Мобила.

Алабама. Земля болот и аллигаторов. До моего родного Гринбелла ещё около часа на автобусе, но прежде чем отправиться туда, захожу в магазин одежды. Нужно сменить поношенные брюки и рубашку на что-то более подобающее случаю.

Продавщица воркует в ухо, расправляя рукава: «Вам так идёт чёрный цвет».

Я смотрю на своё отражение и саркастично усмехаюсь. Да, чёрный цвет как нельзя лучше подчёркивает круги под глазами и бледную кожу. Чувствую себя неуютно в новой одежде, да еще и туфли жмут, усиливая дискомфорт.

У автобуса стоит толпа, обмахиваясь шляпами и газетами. В основном работяги, которые возвращаются домой на выходные, или те, кто ездил в город за покупками.

На самом деле Гринбелл та ещё дыра. Церковь, муниципалитет, пара магазинов и кафе мисс Дейзи Лу – вот и вся цивилизация. А вон и сама Дейзи Лу. Легка на помине. Весело болтает с какой-то пожилой леди, потряхивая седыми кудряшками. Протискиваюсь мимо них в автобус, старательно скрывая лицо под шляпой, и сажусь на свое место. Не хватало ещё, чтобы меня узнали. С этими старыми кошёлками время в пути превратится в вечность. Впрочем, дорога и без того кажется бесконечной. Пытаюсь поспать, но память подсовывает почти забытые картинки и звуки. Шаль, свисающая со спинки кресла, и мамины руки, аккуратно вышивающие фиалки, пыльная дорога, ведущая к городу, осыпающиеся осколки стекла из окна мисс Дейзи Лу…

На центральной площади Гринбелла людей почти нет. Кафе и лавки уже закрыты, и лишь у муниципалитета, под раскидистыми кронами вековых деревьев, молодая пара выгуливает датского дога. Я засматриваюсь на них и узнаю малышку Анну и Фрэнки. Помню их чумазыми сорванцами, которые вечно дрались и ругались, а теперь, кажется, ждут пополнения.

«Мэд-ди!» – отвлекает меня от раздумий звонкий голос. Чёрт. Оборачиваюсь и попадаю прямо в цепкие руки мисс Дейзи Лу. «Ты только посмотри на себя! Да это же Мэд-ди, Эби!» – она поворачивается к своей спутнице и хватает меня за щёки, словно мне десять, и я не на восемь дюймов выше её.

Бормочу что-то в ответ и, вырываясь из объятий, спешу вниз по улице. Испанский мох, свисающий с низких ветвей, едва не касается моей шляпы. «Твой отец…» – доносится вслед, но я уже не слышу. Анна и Фрэнки заинтересованно оглядываются на меня. В окне показывается чьё-то лицо и тоже провожает взглядом.

Ссутулив плечи, сжимаю крепче ручку чемодана. Туфли вконец истёрли ноги, но я стискиваю зубы и иду вперёд, стараясь не хромать. Шляпа низко сдвинута на глаза, чтобы никто не увидел предательских слёз.

Наконец знакомое крыльцо с белыми резными перилами и плетеной скамьей, усыпанной листьями. Поднимаюсь по ступеням и едва не сталкиваюсь с мужчиной в домашних туфлях. Он снимает шляпу с моей головы и…

– Папа, – не верю своим глазам.

– Мэдлин, – шепчет он, прижимая меня к груди.