Camgirl. Откровенная история вебкам-модели - Иза Маззеи

Таймер обратного отсчета вот-вот должен был достичь нуля. Мое слишком ярко освещенное, вызывающе накрашенное лицо моргнуло на глазах у тысяч зрителей моего видеострима. Гигантский стационарный компьютер стоял на ковре, а я перед ним на коленях. Справа от меня был бокал вина, слева – Библия. Я блюла трезвость почти два года, но сейчас была пьяна. Позади меня с лубочной картинки, заключенной в рамку, ослепительно улыбался Иисус. Свое красное одеяние он распахнул на груди, являя зрителю сердце, оплетенное терниями.

Я была обнажена. Ягодицы саднило от синяков и ожогов. Это был он – мой момент, великая художественная декларация. Интернет будет бросать мне чаевые за то, чтобы я убила себя. На самом деле умирать я не собиралась, но фишка не в этом. Они будут думать, что убивают меня. Но на самом деле убивать они будут Уну, мою онлайн-маску. Когда она умрет, Иза возродится.

За последние два года я заполучила в свой актив тысячи зрителей, тысячи подписчиков и сотни тысяч долларов. Я входила в топ-пятьдесят камгерлз на сайте, где работали десятки тысяч исполнительниц. Я получала все, чего хотела, раньше, чем понимала, что хочу этого: новенькую квартиру, два автомобиля BMW, сколько угодно свежайших устриц и личную маникюршу, которая приезжала на дом.

Днем того дня я приняла обжигающе горячий душ. Сделала эпиляцию воском, поработала пинцетом и сняла ороговевшие слои кожи, пока она не начала гореть огнем. Составила на стеллаж у стены свечи: чайные, длинные, дешевые свечки из отдела распродаж Target[1], аромат которых рождал отдаленное воспоминание о Рождестве. Все лампочки в комнате светились красным. Повинуясь импульсу, я намалевала во всю стену надпись «СОВЕРШИ» красной губной помадой.

Это было мелодраматично. Лакомо. Сексуально.

Это шоу было отчасти предсмертной запиской, отчасти реквиемом по Уне, девушке, которую мои зрители узнали и полюбили.

Мои зрители были охвачены любопытством, нетерпением. Они засыпали чат вопросами. Теперь, когда я обнажилась, что дальше? Буду лить на тело расплавленный воск? Совать руки в огонь? Сожгу Библию?

Я снова посмотрела на слово «СОВЕРШИ». Все, ради чего я работала, вело к этому – моему последнему шоу. Я присела на корточки над дилдо, который прикрепила к центру креста, готовому протрахать мне путь к славе. Попыталась сосредоточиться. Мне было жарко, голова кружилась. Воздух был густ и душен от пота, боли и перспектив.

Уна была моим всем. Моим домом. Моей любовницей. Моим чувством цели. Она приносила мне деньги. Обеспечивала востребованность. Давала мне силу, надежду, принимала меня такой, какой я была. Уна была хранительницей моего позора, моей гордости. Она была рядом, когда мне было одиноко, грустно, скучно или требовался друг. Уна всегда была в одном клике от меня.

И я собиралась ее убить.

– Мы хотим корову! Мы хотим корову! – Большая группа разгневанных учеников начальной школы маршировала, описывая широкий круг вдоль периметра детской площадки. – Мы хотим корову! – Крохотные кулачки взметались в воздух, требуя справедливости. Какова была их цель? Свобода от тирании директрисы, которая позволила выбирать на роль школьного талисмана только орла, дикого пса или лося.

Их метод: общешкольная забастовка в комплекте с плакатами и речевками.

Их лидер: худенькая восьмилетняя девочка с мегафоном и природной склонностью к политическому бунтарству – я.

– МЫ ХОТИМ КОРОВУ! – требовала я в мегафон, который добыла, подкупив свою приходящую няньку.

Уже тогда я знала, что мне на роду написано прославиться. Быть знаменитой активисткой или певицей. Знаменитой кем угодно. Мне необходимо было быть в центре внимания. Предпочтительно – чтобы все взоры потрясенно и благоговейно скрещивались на мне, пока я делаю нечто удивительное и неожиданное, например, выговариваю своим учителям за грамматические ошибки или убеждаю весь класс посреди урока математики побросать карандаши и с топотом устремиться на улицу, защищая свободу.

– Мы хотим корову! – скандировали мы.

Учительница вышла вслед за нами во двор, сопровождаемая несколькими учениками, которым поначалу было слишком страшно выйти из школы, но теперь, когда они увидели, как круто мы смотримся, тоже захотелось участвовать. Я вручила им плакаты, которые вместе со своей подружкой Эми нарисовала в туалете, воспользовавшись материалами, тайком экспроприированными из класса рисования.

– Мы хотим корову! Мы хотим корову!

Я прохаживалась туда-сюда вдоль линии марширующих учеников, призывая их кричать громче, топать сильнее, махать плакатами как можно выше. Мы доходили до края детской площадки и заворачивали обратно к зданию, завершая полный круг по двору. Кучка учителей собралась у дверей, и физкультурница дула в свисток, безуспешно пытаясь привлечь наше внимание.

Взгляд моего друга Шона метнулся к тому месту, где стояли, скрестив руки на груди, учителя. Его плакат дрогнул.

– МЫ ХОТИМ КОРОВУ! – напомнила я ему. Запрыгнула на пень и воздела руки к небесам. – Это наша школа! У нас должно быть право выбирать свой талисман!

Толпа разразилась приветственными воплями. Я вторила ей.

Потом соскочила на землю и встала во главе шествия.

– Чего мы хотим?

– КОРОВУ!

– Когда мы ее хотим?

– ПРЯМО СЕЙЧАС!

– Чего мы хотим?..

Пока мы приближались к зданию, директриса выплыла во двор. Ее взгляд выцепил меня из толпы, и она быстро зашагала к нам, взмахом руки велев физкультурнице перестать измываться над свистком.

Она перекрыла нам путь своим телом.

– Что здесь происходит?

– Мы отказываемся возвращаться в класс, пока не будут удовлетворены наши требования, – сказала я своим самым взрослым тоном.

– Какие требования? Что означает корова?

– Вы знаете, что это означает, Дебра! – Я скрестила руки на груди, подначивая ее бросить мне вызов.

Шон ахнул. Эми восторженно взвизгнула.

Дебра знала, чего мы хотим. Мои четыре предварительные встречи с ней в ее кабинете вполне обрисовали нашу простую, разумную просьбу: избирательную урну для коровы, чтобы ученики могли подать голос за тот талисман, который действительно хотят. Дикие псы и орлы – это скучно. Коровы – круто. Корова была трендовым животным в среде пятого класса.