Граница - Сергей Д. Блинов

Глава 1

Зоя стоит за прилавком. Крытые ряды не отапливаются; холодно, как в девятом круге. Перед Зоей выложены половинки тыкв, морковь, мелкие апельсины. В банках перетертая с сахаром облепиха, рядом − свежие ягодки. В руке Зоя держит ломкие коробочки физалиса. Закликать покупателей она не умеет. Смущается, когда кто-то подходит и начинает задавать вопросы:

− Откуда это у вас посереди зимы?

− Вкусная облепиха-то?

Вкусная, конечно. Зоины щеки розовеют.

Рядом рубит свиную голову Леха. Леха хороший парень, но соседство с мясником немного нервирует Зою. «Оставь уши!» − кричит Лехе кто-то из постоянных покупателей. Тот хмыкает, кивает, отирает руки о забрызганный бурым передник.

− Облепиха! Свежая?

− Свежая, − отвечает Зоя.

− А физалис почем?

− Не продается.

Физалис нельзя продать, можно только подарить. Да и ни к чему это. Увидит покупатель, как физалис светится − может испугаться.

− Тогда облепихи грамм двести.

Зоя взвешивает, аккуратно расправляет влажные банкноты, добавляет к уже заработанным и перетягивает резинкой. Покупательница уходит, а Леха стучит по прилавку, привлекая внимание.

− Покурим?

Курят долго, оттягивая момент возвращения за прилавки. Леха задирает голову, выпускает в морозный воздух тонкую молочную струйку и вполголоса матерится.

− Ты чего?

− Не тем я занимаюсь, Бойцова, − Он всегда называет Зою по фамилии. Говорит, что так проще.

− В смысле? − Зоя глубоко затягивается, выдыхает, на миг Лехино лицо пропадает в густом дыму.

− Денег нет, будущего нет.

− Не начинай. Тут у всех так.

− У всех-не у всех, а я так больше не хочу. Может, я б тебе предложение сделал, Бойцова, будь у меня денег побольше. Свадьбу бы сыграли, детей завели.

− Ты пьяный, что ли?

− Дура, − смеется Леха.

А на следующий день не приходит на рынок. Рядом с оранжевым прилавком Зои пусто, серо и железно. Забытый топор воткнут в колоду, на поддонах грязные разводы. Торговля идет лучше: свиные головы и ножи не отпугивают мамаш с детьми и других чувствительных покупателей, но Зоя чувствует странную пустоту. Зря она вчера так.

− Тыква настоящая?

− Попробуйте.

Перочинный нож отхватывает от рыжей мякоти кусочек. Мужчина в пуховике нюхает, мнет, кивает головой.

− Беру.

− На здоровье, − желает Зоя, шурша упаковочной бумагой.

А за ним уже стоит другой покупатель.

Все лучшие решения − спонтанные. Зоя знает это, потому что у нее есть физалис. Выходи во тьму ночи или в туман, или в ливень, который стоит стеной, и физалис начнет светиться. Главное − не заглядывать после этого в глаза-облепихи. Опасно. Интуиция и свет подскажут, знание же слепо и беспокойно.

Темнеет на улице рано. День прибавляется, но неохотно, с зимней ленцой. Ночь Зое на руку. Она стоит в переулке, лицо скрыто колючим шерстяным шарфом, физалис трепещет от ветра. Вот-вот загорится скрытое в коробочке ядро.

− Ну же.

Физалис подчиняется. Луч разрезает синюю от снега пустоту, ведет через переход с навсегда застывшим красным человечком на светофоре, петляет между домами. Под сапожками хрустит. Совсем не страшно. Раз физалис светится, никому не суждено увидеть Зою.

Она запоминает дорогу, читает название улицы: «Краснооктябрьская», номер дома, номер квартиры. Проводит пальцем по дермантину, в который упирается луч. Кладет пакет у двери, на стену вешает листок на скотче: «Поправляйся». Пусть Леха думает, будто Зоя считает, что он приболел. Интуиция говорит обратное.

И Леха приходит, но не один. Молодые бритые наголо ребята в куртках из кожзама шествуют по рынку. «Все, − говорит соседка слева, с которой Зоя общается очень редко. − Докатилось и до нас». Зоя кивает. Видимо, и впрямь докатилось. А что поделать? Времена такие. Без заляпанного кровью передника Леха смотрится почти что модником. На руке поблескивают часы. Подходят ребята к каждому торговцу, голоса не повышают, но Зое и без того ведомо, что им нужно. Как это там в газетах пишут? Крыша? Глупое слово.

На свой прилавок Леха не смотрит. Отворачивается. Уши его краснеют, то ли от холода, то ли от стыда. Зоя прижимает физалис к груди.

− Откуда это у тебя облепиха в декабре? − спрашивает один из молодых рэкетиров.

− Своя.

− Ну раз своя, делиться будешь. А то время неспокойное нынче. Мы в обиду своих не дадим.

Зоя расправляет упаковочную бумагу, но парень смеется.

− Не облепихой делиться, красавица. Наваром.

− Оставь ее, − говорит вдруг Леха.

− Чего это?

− Я ее знаю. Нет у нее денег, да и вообще. Чудная она.

− Телка твоя, что ли? − Парень щурится. − То-то гляжу, так долго в этой дыре продержался. Ну, раз так...

Он кладет в рот облепишинку и идет дальше. Леха задерживается, словно хочет что-то сказать, но не находит слов, машет рукой и следует за другом. Зоя вздыхает. Легкие деньги только кажутся таковыми. Кто знает, чем расплатиться за них придется? Это пока никому в городке не до молодежи, вставшей на скользкую дорожку. Что будет через месяц? Год? Пять, десять лет? Надо бы взглянуть огненными глазами. Но страшно.

Родители живут в частном секторе. Дом у них большой, красивый, ухоженный. В детстве Зоя его очень любила, а выросла − стала бояться. Слишком много в доме случилось историй, а там, где истории, всегда призраки. Хрущевки в этом плане куда безопаснее.

Новый год с опасностью не ассоциируется. Мамина улыбка и прокуренный папин голос защищают от привидений. Тепло. На столе так же рыжо, как и на прилавке Зои. Дымится ароматная тыква, блестят бока грейпфрутов. Старенький телевизор хрипит и пестрит розово-серыми полосами. Беловласый президент оттягивает тяжелую часть поздравления:

− Часы отсчитывают последние минуты тысяча девятьсот девяносто четвёртого года. В эти мгновения мы вспоминаем прожитое: и радости, и печали, и обретения, и потери, которые связаны с ними. Эту новогоднюю ночь большинство россиян проведут в семейном кругу, с друзьями и близкими...

− Черт, − скрежещет папа. − Был черт горбатый, теперь этот. Зар-раза!

− Тише ты, − просит мама. − Лучше б с дочкой поговорил.

− Уже поговорил.

− Еще поговори.

Папа осушает рюмку, хлопает в ладоши и с видом фокусника достает из-под длинной, подметающей пол скатерти бутылку настоящего шампанского с черной этикеткой.

− Желание загадывать будем.

Он успевает хлопнуть пробкой до того, как далекие куранты начинают свой размеренный