Кристина - Мари Сиврэй

Мари Сиврэй

Кристина

Кристина.

Меня зовут Кристина. Мне не так уж много лет. Я верю в судьбу, а также в то, что ее можно изменить. Судьба как лист бумаги, на котором жирным шрифтом написаны ключевые слова в наших жизнях. А между ними есть пустые места, при чем их так много, что можно вписать целые предложения. Например, написано было "закончил университет, женился", а ты вписываешь "закончил университет, поехал в другой город, устроился на работу, поехал в аэропорт встречать друга и познакомился с немкой, женился". Чем не хорошо?

Вот и моя судьба тоже ничем не отличается. Я меняю, вписываю. Одним словом, стараюсь.

Но все чаще и чаще судьба стала ставить передо мной каверзные вопросы, на которые я, по ее мнению, должна найти ответ. Ей, видно, казалось, что слишком легко мне живется. По мере того, как эти вопросы, о которых я скажу позже, стали мне порядком надоедать, я начала искать на них ответы, чтобы наконец-то от них избавиться, но это все не пропадало просто так, это меняло меня, причем меняло кардинально.

А мне жилось отлично, хотя не сильно-то и счастливое было у меня детство: родители умерли очень рано, и жить я осталась на этом свете только благодаря их близкому другу дяде Жене, который, можно сказать, меня спас. Оформил опекунство и стал мне как отец. Он очень хорошо знал родителей, и я их узнавала из его рассказов. А разлучила меня с ними судьба как-то быстро, необдуманно, они только родили меня, чуть-чуть мама успела выкормить, да отец порадоваться, как разбились они вдвоем на мотоцикле.

У меня была родная тетя, то есть она и сейчас тоже есть. Папина сестра. Они оставили меня ей, когда уезжали, она очень радовалась, хотя своих две штуки было. Все бегала вокруг меня, как она рассказывала. А как несчастье случилось, так я ей не к месту стала. Я три года у нее прожила. Но дядя Женя часто являлся, просил, чтоб она над дитем не издевалась, чтоб отдала меня ему, а она отвечала, что не отдаст, что это единственная память ей о брате, и что ей судьбой написано меня растить, и гнала его. Я-то мало чего помню из той поры, но как дядя Женя рассказывал, плохо мне приходилось, не доедала, то есть она меня меньше чем родных кормила, одевала плохо, била, стыдила. А за что не помню. Помню, что била, и от всей той поры нехороший осадок остался. Вот как вспомню детство, так обязательно с болью и в черных красках. Потом с горем пополам отдала меня, да еще денег потребовала, за то, что я прожила. А у дяди Жени, он тогда молоденький был, тоже не все гладко в жизни было, у него при родах жена умерла, да еще и ребенок, поэтому обо мне он очень заботился. Они с родителями все втроем с песочницы дружили, и в одном университете учились. Никогда не расставались.

Постепенно все в норму стало приходить. Дядя Женя рассказывал, что я в детстве очень любознательной была, все куда-то лезла, чего-то искала, и раньше времени его попросила меня алфавиту научить, так что в пять лет уже книжки читала.

И вот зажилось! И все-то хорошо было. Ясно-ясно как на небе перед грозой. Я окончила школу, университет, и тут хорошая работа подвернулась, устроилась сначала на совсем небольшой оклад, но постепенно дошла до заместителя, а потом и руководителем стала. Компания наша известность получила, а под бок внезапно дяде Жене подвернулась моя тетя. Видно прознала о моих победах. Он мне долго не рассказывал, но однажды, когда я просто так заговорила о ней, рассказал, что встречал ее, что она больна и хотела бы меня видеть. Оказывается, он иногда виделся с ней, до него доходили слухи о том, что и как ей живется. Однажды, он рассказал, ее дочка украла сережки в магазине. И тут я поняла, что судьба сделала мне одолжение, избавив меня от нее.

Мне захотелось с ней встретиться. Я подумала, что она, как в старых бразильских фильмах, захочет перед смертью попросить у меня за все прощение, отпустить, как говорится, грехи. Я поняла, что точно хочу увидеть тетку. Хочу взглянуть ей в глаза и посмотреть, что она мне скажет, не испугается ли… Но я не смогла. То есть я приехала, но не смогла взглянуть на нее так, как она заслуживала. Я не смогла обвинить ее в том, в чем давно хотела обвинить. Наоборот, я почувствовала жалость. Она, конечно, отнюдь не лежала в кровати, как мне представлялось, и не тянула ко мне иссохшую слабую руку, но была больна по-другому. Она стала старой и жирной, ее шея заплыла, и появился второй подбородок, а когда она пригласила меня в комнату, то еле волочила ноги от тяжести и все время страдала отдышкой. Нет, не жаль, я не так выразилась, мне не стало ее жаль, я просто подумала, что она уже вполне ответила за то, что сделала. И я не посмотрела на нее так, как хотела. А она и была рада, что я забыла и простила ей все.

Но я не простила. Наоборот, вдруг припомнилось все, что когда-то было. Однако, я не собиралась расправляться с ней физически. Однажды она позвала меня на свой юбилей. Я приехала. Даже не знаю почему. Наверное, мне было приятно видеть, как она расстилается передо мной. Я даже готова была платить ей и ее дорогим деткам за все это деньги. Я приехала позже всех, но, когда вошла в зал, тетя представила меня как горячо любимую и самую уважаемую племянницу, хотя я и была у нее единственной племянницей, но это никого не интересовало. Я как настоящий граф Монте Кристо подарила ей кольцо с бриллиантом. А когда она позвала меня к ней пить чай в следующий раз, я снова приехала и уже начала получать удовольствие от того, как тетя стелилась передо мной. Как облизывала мне ноги, и мне стало ее жаль еще больше.

С тех пор тетя стала какой-то забавой. Когда я уставала, то вечерком наведывалась к ней, как на бесплатный энергетический массаж души. Мне было приятно следить, как она деградирует, и насколько долго она может так деградировать.

В тот день, я в очередной раз забрела в