Предчувствие чуда - Энн Пэтчетт

* * *

Весть о смерти Андерса Экмана принесла аэрограмма – почти вымершее средство связи, тонкий ярко-голубой листок, сложенный и заклеенный по краям, письмо и конверт в одном лице. Бумажка, невесомая настолько, что казалось, лишь штемпель удерживает ее на белом свете, проделала далекий путь из Бразилии до штата Миннесота. С аэрограммой в руке мистер Фокс отправился в лабораторию – сообщить Марине печальную новость. Та встретила его лучезарной улыбкой, и мистер Фокс растерялся.

– Что случилось?

Он раскрыл рот, потом закрыл. Снова попытался заговорить:

– Снег повалил.

Вот и все, что он смог сказать.

– Я слышала по радио, что ожидается снегопад.

Окно лаборатории смотрело в холл, и Марина видела, что творится на улице, только когда выходила пообедать. С минуту она ждала, когда мистер Фокс сообщит о цели своего неожиданного появления. Здание, где он работал, было в десятке корпусов от лаборатории, и вряд ли он шел так далеко, да еще и под снегом, лишь для того, чтобы сообщить Марине метеосводку. Однако мистер Фокс так и стоял в дверях, явно не собираясь ни заходить, ни уходить.

– Что с тобой? Все хорошо?

– Экман умер, – наконец выдавил он и без дальнейших объяснений протянул письмо – скудное свидетельство ужасного события.

Лаборатории и офисы фармакологической компании «Фогель» размещались в тридцати с лишним разномастных корпусах. В одних помещениях трудились по двадцать научных и технических сотрудников, в других – тянулись вдоль стен бесконечные ряды клеток с мышами, собаками и обезьянами. Лаборатория, в которой Марина проработала вместе с доктором Экманом почти семь лет, была совсем крошечная. Чтобы передать аэрограмму, мистеру Фок-су достаточно было протянуть с порога руку. Взяв листок, Марина медленно опустилась на серый пластиковый стул возле сепаратора. Она поняла, почему, сообщая плохие новости, люди говорят: «Вам лучше присесть». Внутри у нее что-то тихо – не то чтобы сломалось, ощущение было, как будто руки и ноги превратились в разболтавшиеся складные линейки. Андерс Экман… Белый лабораторный халат, седина в густой светлой шевелюре… Когда он ходил за кофе, то всегда приносил чашечку и ей. Давал ей все материалы, какие она просила, а когда просматривал результаты по протеинам, присаживался на краешек ее стола. У Андерса было трое детей, а самому ему не было и пятидесяти. Взгляд Марины скользнул по датам: на письме – 15 марта, на почтовом штемпеле – 18 марта. А на дворе – 1 апреля. Андерса не было в живых уже две недели. Все привыкли к тому, что от доктора Экмана почти не приходит вестей. Он уехал так давно, что Марина иногда за весь день ни разу не вспоминала о коллеге. Здесь, в Миннесоте, никто не представлял себе в полной мере, насколько отрезана от мира деревушка на притоке Амазонки, где доктор Свенсон проводила свои исследования. («Завтра это письмо возьмет мальчишка, который поплывет вниз по реке в выдолбленном бревне, – писал Андерс. – У меня не поворачивается язык именовать этот артефакт каноэ. Вероятность того, что мое письмо когда-нибудь доберется до тебя, невозможно просчитать – статистика тут никогда не велась».) Но все-таки Бразилия – цивилизованная страна. Там наверняка хоть где-нибудь да имеется интернет. Неужели Андерсу сложно было поискать?

– Почему доктор Свенсон не позвонила? Спутники вроде бы ловят везде.

– Она утверждает, что в тех местах нет вообще никакой связи. Или просто не хочет пользоваться телефоном.

Стоя в тихой лаборатории, в шаге от мистера Фокса, Марина едва слышала его голос.

– Но в такой-то ситуации… – начала она, но осеклась.

В конце концов, что мог знать мистер Фокс?

– Где же теперь… он? – Она не смогла выговорить слов «его тело». Андерс не мог стать телом. В «Фогеле» куда ни глянь – медики, работают в лабораториях, пьют кофе в кабинетах. Шкафы, складские полки, ящики столов здесь ломятся от всевозможных препаратов. Если у фармакологов чего-то нет, они сообразят, как это изготовить. Знай коллеги, как найти Андерса, они уж точно смогли бы как-то ему помочь, что-нибудь придумать! Стоило Марине подумать об этом, как мечта о чуде вытеснила из ее сознания всю науку. Да, если человек мертв, то тут уже ничего не поделаешь, но Марине Сингх даже не надо было закрывать глаза, чтобы увидеть Андерса Экмана – вот он, сидит в кафетерии и, как всегда, уплетает за обе щеки сэндвич с яичным салатом.

– Может, тебе прочесть пару статей о вреде холестерина? – спрашивала Марина.

Она не любила ходить вокруг да около.

– Я сам эти статьи и пишу, – отвечал Андерс, водя пальцем по краю тарелки.

Мистер Фокс снял очки и промокнул уголки глаз аккуратно сложенным носовым платком.

– Прочти сама, – сказал он.

Марина прочла про себя:

«Уважаемый мистер Фокс!

Дожди тут фантастически бурные, и, хотя льют они исключительно в положенный сезон, я который год не устаю поражаться обилию осадков. На нашу работу они не влияют, разве что замедляют ее выполнение. Однако замедлить не значит остановить. Мы неуклонно продвигаемся к цели и рассчитываем на превосходные результаты.

Но в данный момент дела отодвинулись на второй план. Я пишу, чтобы сообщить печальное известие о докторе Экмане – он умер от лихорадки два дня назад. Учитывая наше местонахождение, дождь, беспросветную бюрократию властей (как местных, так и наших), а также срочный характер нашего проекта, мы решили похоронить его здесь с соблюдением всех требований христианского обряда. Надо сказать, что дело это было нелегкое. Что касается задач, которые выполнял доктор Экман, то я заверяю вас, что мы делаем большие шаги. Немногочисленные личные вещи коллеги я сохраню, чтобы впоследствии вручить его супруге. Надеюсь, вы передадите ей эту печальную весть вместе с моими искренними соболезнованиями. Несмотря на досадные помехи, мы стойко держимся.

Анника Свенсон».

Она перечитала это послание дважды, но так и не знала, что сказать. В голове не укладывалось, что Анни-ка Свенсон назвала смерть Андерса досадной помехой.

Марина держала листок осторожно, за краешки, словно улику, с которой еще предстоит работать следствию. Бумага местами сморщилась – аэрограмма явно побывала под дождем. Доктор Свенсон, прекрасно осведомленная о сложных взаимоотношениях бумаги, чернил и воды, писала черным грифелем. «А на другом конце Иден-Прери, – подумала Марина, – в двухэтажном особняке колониального стиля Карен Экман сейчас ждет своего мужа, который пообещал вернуться из Бразилии, как только вразумит доктора Свенсон». Она взглянула на часы. Скоро Карен поедет забирать детей из школы. Нужно поговорить с ней до этого.

Когда Андерсу случалось взглянуть на часы в два тридцать, он негромко бормотал под нос: «Уроки закончились». Троим младшим Экманам и их матери предстояло узнать, что Андерса больше нет. И эту чудовищную потерю доктор Свенсон ухитрилась уместить на половине листка, после отчета о погоде, а дальше простиралось голубое море неисписанной бумаги. Сколько всего можно было бы рассказать, сколько всего объяснить на этих нескольких оставшихся дюймах – научному измерению не поддавалось.