Флейшман в беде - Тэффи Бродессер-Акнер

Однажды утром Тоби Флейшман проснулся в городе, где прожил всю свою взрослую жизнь, но лишь недавно выяснил, что здесь полно женщин, которые почему-то вожделеют его, Тоби. Причем не каких попало женщин, а самоактуализированных, независимых, знающих, чего хотят. Женщин, уверенных в себе, не виснущих на мужчинах, не страдающих комплексом неполноценности, в отличие от девушек, которые были доступны ему в давно прошедшей юности. «Доступны» в данном случае означало, что он считал их теоретически доступными, при желании, тогда как они не удостаивали его даже взглядом. Нет, теперь его домогались женщины самостоятельные и целеустремленные, и притом свободные. Они интересовались им и интересовали его, возбуждались им и возбуждали его. То были женщины, которые не выжидали, пока мужчина позвонит им, как положено, день, два или три спустя после знакомства, а сами слали ему фото своих интимных мест на сутки раньше. Женщины без комплексов, раскованные в постели, умеющие сказать, чего хотят и что им нужно. Женщины, употребляющие выражения вроде «раскрыть все карты», «секс без обязательств» и «давай по-быстрому, мне еще забирать Беллочку с балета». Женщины, которые трахаются так, будто они тебе деньги должны (как выразился наш общий друг Сет).

Да, кто бы мог подумать, что у Тоби Флейшмана (возраст – сорок один год) телефон будет светиться с утра до вечера (ночью свечение было особенно ярким) от эсэмэсок со стрингами, ложбинками меж ягодиц и меж грудей, грудями в ракурсах снизу, сбоку и спереди и всеми прочими частями женского тела, которые Тоби даже не надеялся когда-либо увидеть в трехмерном варианте – трехмерном в том смысле, что владелица этих частей не изображена на бумаге или на компьютерном экране. А ведь юность Тоби прошла под знаком неудач в любви! А ведь он уже пошел ва-банк, сделав ставку в сумме всей своей жизни и свободы на одну-единственную женщину! Кто мог такое предвидеть? Кто бы мог подумать, что жизни еще будет так много?

И все же, поведал он мне, ему приходилось нелегко. Рэйчел исчезла, и ее исчезновение странно мешало тому, что он планировал раньше. Дело не в том, что он ее до сих пор хотел. Он ее совершенно не хотел. Он вовсе не мечтал, чтобы она по-прежнему была рядом. Но дело было в том, что он так долго ждал, пока выдохнутся ядовитые пары его брака, занимался оформлением бумаг, долженствующих освободить его от уз, объяснял всё детям, съезжал с квартиры, рассказывал коллегам, – что совершенно не задумывался, какой будет жизнь по ту сторону. Конечно, он в общем и целом понимал, что такое развод. Но пока не привык к деталям: рядом в кровати пусто, никто не предупреждает, что пора выходить, а иначе опоздаешь, и вообще ты ничей. Сколько времени прошло, пока он привык разглядывать фото женщин на своем телефоне – фото, присланные женщинами добровольно и охотно, – прямо, а не украдкой, воровато? Ну да, это случилось быстрее, чем он думал, но все-таки не сразу. Определенно не сразу.

За время их брака он даже не взглянул на другую женщину, так влюблен был в Рэйчел. Так влюблен он был в институт брака и в любой другой общественный институт или систему. Он серьезно, целенаправленно пытался спасти отношения с женой, даже когда любому разумному человеку уже было ясно, что их взаимное несчастье – не просто очередная фаза. Тоби верил, что труд по спасению семьи – благородный труд. Страдание очищает. И даже когда он понял, что все кончено, еще несколько лет у него ушло, чтобы убедить Рэйчел: так нельзя дальше жить, они слишком несчастны вместе, они оба еще молоды и могут построить новую, счастливую жизнь с кем-нибудь другим. Но даже тогда он ни разу, ни на миллиметр не поглядел налево. В основном, рассказывал он, потому, что был слишком занят собственным страданием. В основном потому, что все время чувствовал себя совершенно ужасно, а человек не должен чувствовать себя совершенно ужасно все время. Более того, когда человек чувствует себя ужасно, ему не следует испытывать сексуальную неудовлетворенность. Сочетание сексуальной неудовлетворенности и низкой самооценки, казалось ему, участь потребителей порнушки.

Но теперь он больше не обязан хранить верность кому-либо. Рэйчел уже не было рядом с ним. Ее не было в кровати. Ее не было в ванной, где она с точностью робота-артроскопа наносила бы жидкий контур на стык века и ресниц. Она не уходила в спортзал и не возвращалась из спортзала в менее паршивом настроении – ненамного, самую чуточку менее паршивом. Она не просыпалась среди ночи, жалуясь на бездонную пропасть бесконечной бессонницы. Она не посещала родительские собрания в школе, куда ходили их дети, – расположенной на Вест-Сайде, очень частной и дорогой, но одновременно каким-то образом демократичной и прогрессивной, – и не сидела там на низком стульчике, выслушивая список новых, гораздо более серьезных требований, которые будут предъявлены к несчастным детям в этом году. (Впрочем, она и раньше почти никогда не ходила на родительские собрания. В эти дни она задерживалась на работе или ужинала с важным клиентом – то, что она именовала «работать на совесть», если не хотела обидеть Тоби, и «работать твоим спонсором», если хотела.) Итак, ее не было рядом. Она была в совершенно другом жилище, где когда-то жил и Тоби. Каждое утро эта мысль на миг обессиливала его: он ударялся в панику. Первое, что мелькало у него в голове после пробуждения, было: «Что-то не так. Случилась какая-то беда. Я попал в беду». Он сам настоял на разводе, и все же: «Что-то не так. Случилась беда. Я попал в беду». И каждое утро он стряхивал с себя эту мысль. Напоминал себе, что произошедшее – «в порядке вещей», «естественно» и «нормально». Рэйчел теперь и не должно быть рядом с ним. Она должна быть в другой квартире, ее собственной, гораздо лучше этой.

Но и там ее не оказалось – во всяком случае, сегодня утром. Тоби узнал об этом, когда потянулся к новой прикроватной тумбочке из IKEA и взял оттуда телефон, чье пульсирующее присутствие ощутил еще за несколько минут до официального открытия глаз. В телефоне обнаружилось семь или восемь новых сообщений, в основном от женщин, что писали ему через приложение для знакомств, но Тоби сразу перепрыгнул взглядом на сообщение от Рэйчел, где-то в середине списка. Оно будто светилось иным светом, чем те послания, что содержали части тела и фрагменты кружевного белья; оно притягивало взгляд гораздо сильнее. Эсэмэска была отправлена в пять утра. В ней говорилось:

Уезжаю на выходные в «Крипалу». Имей в виду, дети у тебя.

Ему пришлось прочитать это два раза, чтобы смысл до него дошел. Тоби выскочил из постели, не обращая внимания на эрекцию, которая теперь его не смущала – ведь он знал, что его телефон ломится от новых картинок, есть на что подрочить. Он выбежал в коридор и удостоверился, что дети в самом деле у него и спят, каждый в своей спальне. «Имей в виду, дети у тебя»? «Имей в виду»?! Это «Имей в виду» было явно добавлено потом, для проформы. Оно было излишним. Оно было совершенно несущественным. А существенно было то, что Рэйчел сбросила детей на Тоби вне расписания, в отсутствие договоренности, под покровом ночной темноты, воспользовавшись ключом, который был ей дан на случай настоящей чрезвычайной ситуации.