Испанские шахматы - Наталья Солнцева

Мир я сравнил бы с шахматной доской;

То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.

Подвигают, притиснут - и побили.

И в темный ящик сунут на покой.

Омар

Хайям

Неподалеку от монастыря Святого Франциска располагалась маленькая уютная усадьба - красивый дом с каменными лестницами и фонтаном во дворе, окруженный садом. У входа росли миндальные кусты и белый шиповник. Две служанки во дворе чистили рыбу на обед для именитых гостей.

- Жалко нашу госпожу, - всхлипнула одна из них. - Она была так добра к нам!

- Душа госпожи теперь в раю, - вздохнула резвая толстушка Кармела. - А что будет с бедняжкой Фернандой? Ее покровительница умерла, оставив девушку без гроша и крыши над головой.

- Фернанду выдадут замуж за богатого старика, ведь о ее красоте судачат по всему побережью. Сеньор Диего уже два раза сватался, а она ему отказывала.

Кармела отряхнула с рук рыбью чешую и кровь, вытерла ладони о фартук. Ее неряшливость раздражала пожилую служанку, но на сей раз она смолчала - не до придирок нынче. Скоропостижная смерть хозяйки повергла слуг в искреннюю печаль. Особенно все сокрушались по поводу дальнейшей судьбы молоденькой воспитанницы покойной, миловидной длинноволосой Фернанды. Смиренным нравом и приветливостью девушка снискала всеобщую любовь. Разве что хозяйский управляющий, пузатый одышливый старик, ненавидел ее. Несмотря на возраст, он обожал похотливые развлечения и норовил каждой девице заглянуть под юбку. Попытка приударить за Фернандой окончилась для сластолюбца звонкой пощечиной, сопровождавшейся заливистым хохотом дворни. Управляющий затаил на девушку злобу. Теперь, когда ее заступница беседует с ангелами на небесах, он усмирит упрямую девчонку!

Фернанда, чувствуя исходящую отовсюду угрозу - с одной стороны, посягательства управляющего, с другой - сватовство ненавистного сеньора Диего, - хотела только одного: чтобы ей позволили уйти в монастырь. Увы, об этом не могло быть и речи. Сеньор Диего пообещал за нее кругленькую сумму, и родственники покойной госпожи не захотят с ним ссориться. Они ведь почти разорены, а он богат и влиятелен.

Ночью после похорон девушка сбежала из дома, который приютил ее, захватив с собой узелок с одеждой и сундучок с шахматами, единственной вещью, подаренной ей перед смертью доброй сеньорой.

- Мои силы на исходе, - прошептала госпожа, сделав воспитаннице жест приблизиться. - Я ухожу, Фернанда… покидаю тебя. Не плачь, дитя… Судьба смилостивится над тобой, я знаю. - Она поманила девушку пальцем, чтобы та наклонилась к самому изголовью. - Мой дом и все имущество уйдут в уплату за долги… Мне нечего оставить тебе, и потому мое сердце обливается кровью. Но у меня есть одна… реликвия, доставшаяся мне от хорошего человека.

Больная задыхалась, слова с хрипом вырывались из ее уст, а грудь судорожно вздымалась.

- Молчите… - рыдала Фернанда. - Вам нельзя говорить!

- Мне… уже можно… все. Слушай, не перебивай. Возьми шахматы, которыми мы играли… Они… принесут тебе удачу.

- Шахматы? Они же дорогие, их можно продать и… уплатить часть долгов.

Губы умирающей дрогнули в улыбке.

- Они… не продаются. Бери шахматы, они твои… по праву. Ты… скрасила мою старость, дорогая Фернанда… заменила мне дочь. Они твои. Эти… шахматы…

Больная порывалась еще что-то сказать, но удушье помешало ей. Позвали врача, но лекарства более не помогали, и к утру господь призвал к себе душу праведницы.

После кончины хозяйки девушка забрала деревянный резной сундучок с шахматами в свою комнату. Она не могла смотреть на них без слез. Все прекрасное в ее жизни закончилось навсегда, и только эти шахматы будут напоминать ей о счастливейшей поре ее беззаботной юности.

Прижимая к груди заветный сундучок, Фернанда дождалась темноты, выбралась из окна в сад, перелезла через забор и поспешила к монастырю. Там проходила дорога, и, может быть, ей удастся уехать подальше отсюда на какой-нибудь крестьянской телеге.

Вопреки ее надеждам дорога была пустынна, залитая лунным светом, она зловеще серебрилась. Вокруг - ни души. С черного неба на девушку неодобрительно взирало ночное светило. Монастырская стена и выступающие над ней башни отчего-то вызвали у беглянки суеверный ужас. Она совершает великий грех, ослушавшись старших, которым ей надлежало покориться. Она будет сурово наказана!

Стук лошадиных копыт по камням показался ей сладкозвучной музыкой - на дороге появилась крытая повозка. Фернанда радостно встрепенулась, но тут же, приглядевшись, сжалась от испуга. Неужели цыганская кибитка? Цыган-фламенкос в Валенсии побаивались, у них был черный глаз, и они занимались магией, что жестоко каралось церковью. «Пришла расплата за мои грехи! - подумала девушка, и волосы зашевелились у нее на голове. - Эти страшные люди утащат меня в преисподнюю, навеки погубят мою душу!» Деваться, однако, было некуда, идти одной по дороге значило стать легкой добычей для разбойников или, того хуже, насильников. Поэтому Фернанда, перекрестившись, пошла навстречу кибитке…

От усталости и волнения она почти не помнила, как забралась в повозку, примостилась на ворохе пахнущего конским потом тряпья и уснула. Старая усатая цыганка склонилась над ней, обратив внимание на сундучок. Ее глаза засверкали. Она простерла над головой девушки высохшую заскорузлую руку, и та в ужасе проснулась, отпрянула.

- Не дергайся, - сипло засмеялась старуха. - Спи. Тебе не о чем беспокоиться.

- Я не знаю, что со мной будет… - невольно призналась Фернанда. - Мне некуда идти.

- Все образуется. Хочешь узнать свое будущее? - ухмыльнулась цыганка. - Только мы, фламенкос, на завтрашний день не гадаем. Мои предки учились своему ремеслу в тайных святилищах Исиды и Тота.

- К-кто эт-то? - стуча зубами, едва выговорила Фернанда.

- Великие боги Древнего Египта.

- Это все ересь… грех…

Цыганка обнажила редкие, острые, как у рыси, зубы - она то ли смеялась, то ли скорчила жуткую гримасу. В ее зрачках разгорался черный огонь. Девушка ахнула, попыталась зажмуриться, но не смогла.

- Хочешь, я же чувствую, - прошипела ужасная старуха, пригвоздив ее к месту пылающим взглядом. - Любой смертный мечтает узнать свою судьбу. Разве не интересно, что будет с тобой через десять, двадцать лет? А через два, три века?

В теле Фернанды помимо ее воли разливался сухой жар, а ноги и руки, наоборот, оледенели и потеряли чувствительность. Глаза сами собой без малейшего ее усилия закрылись, и все поплыло: цыганка словно растаяла… Кибитка растворилась в черноте ночи…

Весна запаздывала. В Санкт-Петербурге местами все еще лежал снег. По Неве, по мутным водам мелких рек и каналов плавало ледяное крошево. Бледные фасады домов, словно написанные грязной пастелью, сонно тянулись вдоль набережной. Холодные волны плескались о заплесневелые камни. С залива дул порывистый ледяной ветер.