Мадам змея - Виктория Холт

Французский двор веселился в Амбуазе. Подобные празднества устраивались часто: король однажды сказал, что жить в мире и согласии с французами можно, лишь позволяя им забавляться два дня в неделю, иначе они найдут себе более опасное занятие.

Дворец Амбуаз был любимым пристанищем короля. Непоколебимый, величественный замок, казалось, следил за волнующейся страной и серебристой Луарой, омывавшей его стены. Толстые подпорки и круглые башенки с узкими окнами придавали дворцу сходство с крепостью. Снаружи он выглядел весьма внушительно. Изысканный интерьер библиотек и просторных банкетных залов, потолки которых были украшены лепниной с изображением цветов или объятых пламенем саламандр, как нельзя лучше подходил для могущественнейшего европейского короля.

Две самые остроумные женщины двора — фаворитка и сестра короля — приготовили для него развлечение в большом зале с гобеленами. Возможно, зрелище выведет его из состояния задумчивости.

Он лежал в резном кресле; костюм, расшитый жемчугами и бриллиантами, придавал величественность его фигуре; соболя были великолепны; на пальцах и груди короля сверкали бриллианты и рубины.

Он провел в Амбуазе всего четыре дня и уже думал об очередном переезде. Он редко проводил в одном месте подряд больше одной-двух недель; даже любимый им Фонтенбло не мог удерживать его больше месяца. Затем начиналось великое переселение двора. В новый дворец перевозились его кровать и прочие тщательно отобранные предметы мебели, без которых он не мог обходиться. Он со злорадным удовольствием наблюдал за этими переездами, доставлявшими неудобства всем, кроме него. Он сидел в своем кресле, скрестив ноги, с улыбкой глядя на какую-нибудь хорошенькую девушку, подавая остроумные реплики, делая дружеские предостережения. Этот неизменно любезный, требовательный, ироничный француз принимал восхищение и лесть как должное, был всегда готов проявить доброту, если она не требовала слишком больших усилий, и ввязаться в авантюру, любовную или военную. Этот привыкший ко всеобщему обожанию, избалованный окружающими сибарит любил развлечения, артистов и женщин.

Он был весьма умен и понимал, что с ним происходит. Он прощался со своей славной молодостью — периодом жизни, когда все, чего он желал, само падало ему в руки. С ним произошло несчастье. Унизительное поражение навсегда изменило его. Прежде казалось, что фортуна и женщины Франции избрали его своим любимцем. Он не мог забыть битву при Павии и испанский плен; его сестра Маргарита, его драгоценнейшее сокровище, совершила опасное путешествие из Франции в Испанию и спасла ему жизнь своей заботой.

Сейчас в этом великолепном зале любимого Амбуаза он видел не блестящие глаза своих соотечественниц, а глаза испанок, стоявших на улицах Мадрида, чтобы поглядеть на пленника, привезенного их королем с поля брани. Они пришли потешиться над ним, но на их глазах выступили слезы. Его обаяние было столь велико, что даже в тот день он, удрученный поражением и унижением, завоевал любовь этих женщин.

Это было давно и привело к женитьбе на испанке. Он бросил хмурый взгляд на серьезное лицо Элеоноры. Она была слишком религиозна и скучна в постели. К тому же он уже почти десять лет любил Анну д'Эйлли. За это время он пережил сотни недолгих увлечений, но всегда оставался по-своему верен Анне. Он любил смотреть на красавиц, купающихся в его бассейне; зеркала позволяли ему обозревать их со всех сторон одновременно. Он обладал душой художника. «Мне нравится эта малышка с рыжими волосами, — говорил он. — Она очаровательна. Я помню одну похожую на нее девушку, — я воевал тогда в Провансе». Он пытался воскресить в памяти дни своей молодости. Но зачем это было делать? Он старел. Он умел смеяться над собой так же, как и над другими. Пришло время смеяться. Когда-то он был веселым, красивым фавном. Сейчас он больше походил на сатира. Короли не должны стареть. Им следовало вечно оставаться молодыми. Он вспомнил нетерпеливого молодого человека, мечтавшего поскорей занять место старого короля. Вот чем это закончилось! — подумал он. — Я, Франциск, скоро превращусь в пожилого Людовика, покупающего благосклонность молодых женщин с помощью драгоценностей. Неудивительно, что веселый король сегодня опечален.

Спектакль начался. Он был забавным. Король смеялся. Двор ждал его смеха, но Франциск следил за зрелищем рассеянно. Темноволосая девушка в полупрозрачном одеянии очаровательна; еще лучше она смотрелась бы на черных атласных простынях. Однако в нем не пробудился подлинный интерес. Он лишь пытался вызвать его. Каким мужчиной он был когда-то! Величайшим любовником в стране, где выше всего ставили любовь. Величайшим любовником и, как шептали за его спиной, неважным солдатом.

Он задумался о том, не следует ли ему изменить интерьер этого дворца. Он интересовался архитектурой. Охотно приглашал к себе художников. Их творения услаждали его зрение, так же как женщины — другие чувства. Он вспомнил давнишних друзей — верный признак надвигающейся старости! Леонардо да Винчи! Бедный Леонардо! Я почтил его моей дружбой, подумал Франциск, но, вероятно, потомки скажут, что это он оказал мне честь. Я любил этого человека. Я могу сделать человека королем. У меня есть сын, который когда-нибудь станет королем. Но художника может создать только Бог.

Он понимал это и ценил живописцев, писателей, скульпторов — все они знали, что король Франции покровительствует им. Многие придворные мучились, читая Франсуа Рабле; они не понимали, почему король так любит умного монаха, не слишком почитавшего своего господина и его свиту. Сатира забавляла короля, и потому он был согласен стать ее объектом.

И сейчас, видя приближение старости, он предавался воспоминаниям о славных днях молодости. Ему еще нет сорока, напомнил себе Франциск, но он уже не тот юный смельчак, что сражался здесь, в Амбуазе, с быком и тремя львами. Когда-то он без оружия завалил вепря. Мать в страхе заламывала руки, однако она гордилась своим сыном, своим «Цезарем».

Что ж, он по-прежнему король. В свои лучшие дни он оставался самым веселым человеком двора. Он позавидовал своему старому другу и противнику — английскому королю. Этот человек всегда видел себя таким, каким он хотел себя видеть. Счастливый дар! — вздохнул Франциск. Стимул в молодости, утешение в старости.

Он едва не засмеялся, подумав о Генрихе, его очаровательной новой жене Анне и старом злом Клименте, отлучившем обоих от церкви.

Он вспомнил о том, что беспокоило и раздражало его в последнее время. Предмет разочарования — сын Генрих — одиноко сидел в углу зала. Какой он неловкий! Мрачный! Франциск был готов назначить пожизненную пенсию любому человеку, который научит молодого Генриха громко смеяться. Как у меня вырос такой сын? Больше я не буду терпеть его хмурый вид и вечные жалобы.

Он поднял голову и подозвал к себе двух дорогих ему женщин — Анну, его любовницу, и Маргариту, королеву Наваррскую, сестру и подругу детства. Изумительная пара! Глядя на них, можно было гордиться Францией. И правда, в какой другой стране они могли появиться на свет? Маргарита обладала одухотворенной красотой, Анна — чувственной. И обе были наделены тем, что Франциск искал в женщинах помимо совершенства лица и фигуры, а именно — интеллектом. По уму они были равны ему. С ними он мог обсуждать политические проблемы; их остроумные советы забавляли его. Он имел множество любовниц, но Анна оставалась его главной любовью. Что касается. Маргариты, то их взаимная привязанность зародилась, когда он едва начал говорить. Любовницы приходят и уходят, но лишь смерть способна оборвать узы между братом и сестрой. «Я полюбила тебя прежде, чем ты родился, — сказала однажды Маргарита. — Я люблю тебя гораздо сильнее, чем мужа и ребенка». Она не лгала. Она возненавидела мужа за то, что он бросил ее брата в битве при Павии; она убежала из дома и, рискуя жизнью, поспешила к Франциску в Мадрид. Сейчас она почувствовала его настроение быстрее, чем Анна, поскольку они были точно близнецы. Они всегда стремились находиться рядом, каждый из них быстро замечал настроение другого, они делили свои радости.