Когда Венера смеется - Стивен Сейлор

Мне ж, как Венеры искал я, кости кидая на счастье,

Прыгали все на беду только собаки одни.

Проперций. Элегии IV, viii: 45—46

Мы все слышали об Александрии, а теперь знаем, что она — источник всей лжи и всех обманов, где берут начало сюжеты всех мимических представлений.

Цицерон. В защиту Рабирия Постума, 35

Демокрит порицал половую связь, считая ее просто действом, в результате которого один человек порождается от другого, — и, клянусь Геркулесом, чем меньше этого, тем лучше! С другой стороны, вялые атлеты находят, что половая связь омолаживает их; она способна устранить хриплость голоса, вылечить боль в чреслах, обострить зрение; она восстанавливает душевное равновесие и прогоняет меланхолию.

Плиний Старший. Естественная история, XXVIII, 58

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ NEX[1]

ГЛАВА ПEРВАЯ

— Там у дверей двое посетителей, хозяин. — Белбон бросил на меня взгляд исподлобья и неуверенно переступил с ноги на ногу.

— Как их зовут?

— Они не назвали своих имен.

— Ты знаешь их в лицо?

— Я никогда не видел их прежде, хозяин.

— Они сказали, что им нужно?

— Нет, хозяин.

Несколько секунд я размышлял, глядя в пламя жаровни.

— Так, понятно. Двое мужчин…

— Не совсем так, хозяин…

— Двое посетителей, ты сказал. Они мужчины или нет?

— Ну, — проговорил Белбон, наморщив лоб, — один из них наверняка мужчина. По крайней мере, мне так кажется…

— А другой?

— Женщина, по-моему. А может быть, нет… — Он задумчиво, но не очень сосредоточенно глядел в пространство, словно пытаясь вспомнить, что ел сегодня на завтрак.

Чуть повернув голову, я бросил взгляд мимо пылавшей жаровни через узкое окно в сад, где над небольшим рыбным садком несла стражу статуя Минервы. Солнце начинало опускаться. Январские дни слишком коротки, особенно для человека пятидесяти четырех лет, когда старость начинает напоминать о себе холодом в костях. Но дневной свет был еще достаточно сильным

и позволял видеть вокруг отчетливо — настолько отчетливо, чтобы разглядеть, был ли стоявший у дверей человек мужчиной или женщиной. Или зрение Белбона начало ухудшаться?

Белбон не принадлежит к числу самых умных рабов. Но недостаток мозгов он компенсирует избытком мускулов. Уже много лет эта неповоротливая гора разбухшей мускулатуры, увенчанная пучком волос соломенного цвета, служит моим телохранителем, но в последние годы его реакция заметно ухудшилась. Я решил определить его в привратники, рассудив, что за долгую службу у меня он научился узнавать в лицо большую часть моих посетителей и что размеры его тела станут отпугивать тех из них, с кем он незнаком. Увы, если он не в состоянии отличить мужчину от женщины, работа привратника едва ли ему подходит.

Белбон закончил изучать пространство и прочистил горло.

— Впустить их в дом, хозяин?

— Подожди, посмотрим, правильно ли я тебя понял. Итак, двое посетителей непонятного пола, отказывающиеся назвать свои имена, пришли в дом к человеку, который всю свою жизнь наживал себе врагов, — и это здесь, в сердце самого опасного города в мире. Пустить ли их в дом, спрашиваешь ты? Почему бы и нет?

Мой сарказм, по-видимому, не достиг своей цели. Белбон кивнул и вышел из комнаты прежде, чем я успел его остановить.

Минуту спустя он вернулся с посетителями. Я поднялся, чтобы приветствовать их, и понял, что глаза Белбона были по-прежнему остры, острее, пожалуй, моих собственных. Взгляни я на эту пару с противоположной стороны улицы или заметь я их во время прогулки по форуму, и я принял бы их именно за тех, кем они пытались казаться — небольшого роста юношей с изящными чертами, одетым в плохо сидящую на нем тогу и шляпу с широкими полями (несмотря на совсем не солнечную погоду), и гораздо более пожилой и более крупной женщиной, завернувшейся в столу, которая укрывала ее с головы до пят от нескромных взглядов. Но при более тщательном рассмотрении их наряды показались мне странными.

Мне не были видны очертания тела юноши, спрятанные под складками тоги, которая была ему слишком велика, но с лицом его было что-то не так; на нем не было ни малейших признаков бороды, а его мягкие руки с красивым маникюром двигались с изяществом, не свойственным мужчинам. Кроме того, его волосы, вместо того чтобы лежать коротким ежиком вокруг ушей и на затылке, были, казалось, собраны в пучок, скрытый под шляпой, что указывало на их необычную длину. Цвет волос был не менее странным — темные у корней, они светлели на концах там, где отдельные пряди выбивались из-под полей его шляпы, которую он явно не собирался снимать.

Что же касается женщины, то большая часть ее лица была спрятана под шерстяной мантией, накинутой на голову, но мне удалось рассмотреть, что щеки ее нарумянены — и не слишком умелой рукой — помадой розового цвета. Морщины на шее отвисали складками гораздо более свободными, чем складки ее столы, с трудом вмещавшей в себя массивный торс, особенно широкий в животе. Плечи женщины казались немного более широкими, а бедра — более узкими, чем следовало бы. Равным образом необычно смотрелись ее руки, ибо предметом гордости римских матрон является бледный цвет кожи, а ее кожа была темной и такой загорелой, словно эти руки в течение многих лет были открыты солнцу. Кроме того, любая женщина, достаточно кокетливая, чтобы румянить щеки, непременно обратила бы внимание на свой маникюр, тогда как ногти моей посетительницы были грязными и обкусанными до основания.

Парочка молча стояла возле жаровни.

— Вижу, вы пришли нанести мне визит, — проговорил я наконец.

Они просто кивнули в ответ. Юноша поджал губы и с напряженным выражением уставился прямо мне в лицо. Пожилая женщина наклонила голову так, что пламя жаровни отразилось в ее глазах. Между ее веками, густо покрытыми сурьмой, мелькнул внимательно изучающий взгляд.

Я махнул рукой Белбону, который принес пару складных кресел и установил их напротив моего.

— Садитесь, — предложил я. Они уселись, показав при этом еще более явно, что они не те, за кого себя выдают. Ношение тоги — настоящее искусство, как впрочем, я полагаю, и ношение столы. Судя по их неуклюжим движениям, которые буквально резали глаз, казалось невероятным, чтобы юноша когда-либо прежде надевал тогу или чтобы его спутница была привычна к столе. Их неловкость была почти комичной.

— Вина? — предложил я.

— Да! — откликнулся юноша, подавшись вперед, его лицо