Убивающий взглядом - Татьяна Рубцова

Коридор был пуст. Молодая женщина села в одно из кресел, что стояли рядами у стен и посадила ребенка себе на колени. Ему исполнилось 4 года, весил он 16 с половиной килограмм, и носить его было уже тяжело. Конечно же он умел ходить, и, слава богу, ходил он нормально, но быстро уставал. Он не плакал, не жаловался, он просто начинал спотыкаться, шаги его замедлялись, и ее сердце не выдерживало.

Устала она ужасно.

И не только физически. Как она устала от всей этой жизни.

Женщина была очень миловидна и молода, в этом году ей исполнилось 25 лет, но нервное напряжение и плохое питание истощили ее. Белокурые с золотом волосы ее свисали на спину, собранные резинкой, брови едва читались на бледном, без косметики, лице, на котором, казалось, навсегда застыло безнадежное ожидание. Она посадила ребенка на сидение рядом, постаравшись устроить его поудобнее, и прислонила к спинке. Очень спокойный, даже безучастный мальчик застыл в расслабленной позе.

Был июль, стояла жара, и даже в коридоре, лишенном прямых солнечных лучей, ощущалась духота погожего летнего дня. Но ни мать, ни сын, одетые в простую летнюю одежду, не чувствовали этого. Мальчик, в отличие от непоседливых сверстников, сидел смирно, почти дремал, а мать его, оглядевшись по сторонам и вздохнув, приготовилась к долгому ожиданию.

Она держала в руке толстую тетрадь в желтой дерматиновой обложке. Данил Ганичев, 1986 г., — было написано на ней шариковой ручкой. А внизу адрес: Бибирево, дом 17, кв. 7… Это была больничная карта мальчика. Женщина стала листать ее, чтобы скоротать время.

У ее сына была врожденная почечная недостаточность, и его оперировали уже трижды. И два года прошло, как его поставили на учет к невропатологу с диагнозом: детский аутизм. Она регулярно приходила с ним на медосмотры, и это все, что она могла сделать для больного ребенка. Для остального нужны были деньги.

Сидя и терпеливо разбирая каракули врачей при плохом освещении, женщина старалась ничего не думать, а ее сын думать просто не умел.

Но постепенно то, что было написано в тетради, заинтересовало ее, она все глубже и глубже уходила в чтение.

— Господи, но почему, — вырвалось у нее, — Почему!

— Вы ко мне?

Она подняла глаза. Перед ней стоял врач, молодой мужчина в белом халате и с высоты своего роста смотрел на нее.

— Да. Здравствуйте, — растерялась женщина.

— Здравствуйте. А карту читать не рекомендую. Все равно вы ничего не поймете.

Он протянул руку, и женщина покорно отдала тетрадь.

— Заходите.

Врач говорил резко, почти грубо, и женщина, привыкшая к покорности, подхватила ребенка и последовала за ним на почтительном расстоянии.

— Садитесь.

Медсестры в кабинете не было и врач пододвинул к себе журнал.

— Имя, фамилия.

— Ганичев. Данил.

— А не Даниил?

— В метриках написано: Данил. С одним «И» и без «А».

— Так и говорите.

Сделав запись и отложив ручку, он погрузился в карту.

— Скажите, а это заболевание, оно от наркоза, да? — неуверенно выговорила женщина.

Врач поднял голову и посмотрел на нее, как посмотрел бы на муху, читающую надписи на корешках книг.

— Я так поняла, что от наркоза, — пролепетала женщина, напугавшись своей смелости.

— Ну, если быть точным, то не от наркоза, а от его передозировки. Участок коры, отвечающий за связь индивидуума с реальностью, не проснулся. Теперь вам легче? Только не советую подавать в суд, как сейчас модно. Ни один эксперт не подтвердит вину врача.

— Я и не думала…

Врач отодвинул от себя тетрадь, облокотился о стол и посмотрел на женщину внимательно. Был он высок, смугл и черноволос, как южанин.

— Хотите совет? — сказал он уже другим, задумчивым тоном. — Мой однокурсник сейчас участвует в разработке метода лечения подобного заболевания воздействием на мозг электричеством. Только…

— А это поможет?

— Дайте договорить. Во первых: метод находится еще в стадии разработки и даже еще не ставились опыты на животных. Во вторых: речь идет о врожденных дефектах.

— Мой мальчик родился нормальным?

— Да, — врач почему-то опустил глаза.

— Мне в больнице говорили, что это проявилось только к двум годам. Ну почему, почему, господи, почему! Как будто нам мало было почек, — женщина согнулась над белокурой круглой и тяжелой головой ребенка и прижала его к себе. — И так ему было плохо, а сейчас…

— Так хотите, чтобы я поговорил с ним?

— А это поможет?

— Вот что я вам скажу, мамаша, даже проверенный, проводимый годами метод не гарантирует сто процентов выздоравливаемых, а я вам рассказал лишь об исследовании. Если быть объективным, это только надежда на далекое будущее, понимаете?

— Да, конечно.

Женщина опустила голову, касаясь щекой золотистых волос сына. Лицо ее потемнело, а взгляд застыл, почти что так же бездумно, как у больного аутизмом ребенка. А мальчик не дремал. Он, освоившись, стянул со стола тетрадку в клеенчатом переплете и потащил в рот ее корешок.

— Этого делать не надо, — ровным терпеливым голосом сказал невропатолог, не торопясь, обошел стол и склонился над ребенком. — Дай-ка мне. Вот так, молодец.

Ребенок безропотно отдал тетрадь, поднял голову и посмотрел на врача ставшими сразу большими и круглыми глазенками, в которых застыл испуг. Он теснее прижался к матери и сделал движение руками закрыть голову.

— Его бьют? — спросил врач.

— Нет, — неуверенно ответила женщина. — Я на него никогда даже не кричу.

Врач покачал головой, вздохнул и сел на крышку стола, сдвинув бумаги.

— Как тебя зовут?

— Данилка, — удивленно ответила за сына мать.

— Нет. Тебя.

— Меня? Лида.

— Ты замужем?

— Да.

— Алкоголик или наркоман?

— Первое.

— И как следствие — врожденная патология почек. Вот тебе мой телефон, позвони завтра после обеда. Я поговорю с Лукиным. Все. Теперь иди, карточка останется у меня.

Лида кивнула, поднялась, привычно сажая на руку ребенка, и мальчик прижался к ее плечу, забыв и о враче и о его кабинете.

Рядом с бессмысленно горящим телевизором стоял стол и посреди него — фотография под стеклом и на подставке: медная рамка ее местами позеленела от времени. Угол самой фотографии пожелтел от попавшей туда воды, но в целом карточка не пострадала.