Финт простака - Джеймс Хедли Чейз

* * *

В открытое окно пляжной кабинки Чад видел, как слабо плещутся волны прибоя, широкую полосу песка, золотистого, раскаленного. Направо, вдалеке, виднелись холмы и белая петля дороги – по ней должен был приехать Ларри. В кабинке нечем было дышать от жары. Трудолюбиво жужжал вентилятор, освежая струей воздуха вспотевшее лицо Чада.

Чад снял плащ и закатал рукава. Крепкие мускулистые руки опирались о стол, полупотухшая сигарета тлела, забытая, в крепких сильных пальцах. Он был рослый, крепкий. От долгих часов на солнце кожа его приобрела смуглый оттенок. Броская красивая внешность: гармоничное, четкой лепки лицо, тонкие черные усики, волевой, с глубокой ямкой подбородок, твердо очерченный рот и холодные зеленовато-синие глаза.

Чад потянулся за бутылкой виски, стоявшей у магнитофона, и плеснул неразбавленного в стакан.

Глотнул, покатал во рту, потом проглотил и взглянул на часы. Без двадцати три. До прихода Ларри оставалось еще два с половиной часа. Если начать диктовать прямо сейчас, то всю историю он запишет за два часа, да еще полчаса останется в запасе. Времени достаточно.

Чад глотнул еще виски, резко отодвинул стул и встал, пригладив черные густые волосы. Он с трудом заставил себя взглянуть на тахту у стенки. По лежавшей мертвой женщине скользнул солнечный лучик. Ее голова и плечи свесились за тахту и были не видны. Чад порадовался этому. Ему не хотелось видеть распухшее сине-черное лицо, выпученные глаза и раздутый вывалившийся язык.

С усилием оторвав от нее глаза, он пошел принести тяжелый гаечный ключ из багажника. Вернувшись, положил ключ на стол, поближе к себе. Затем опять уселся и закурил.

Несколько минут он сидел, уставившись на магнитофон, стараясь сообразить, как начать. Но мысли у него метались, перепрыгивали на мертвую, снова и снова виделось выражение ужаса в ее глазах, когда его пальцы сдавливали податливое мягкое горло.

– Что ж, приступим, – произнес он вслух – хрипло, зло. – Забудем о ней. Она мертва. Сейчас надо подумать о себе. Ты влип, парень, и здорово. Надо выбираться. Итак, к делу.

Чад потянулся, нажал клавишу магнитофона – закрутились бобины, он наклонился к микрофону. И быстро заговорил, слова выскакивали часто, узкая лента неторопливо перематывалась с бобины на бобину.

– Окружному прокурору Джону Харрингтону, лично, – диктовал он. – Мистер окружной прокурор, это признание в убийстве, совершенном мной, Чадом Винтерсом из Клиффсайда, Литтл-Иден, штат Калифорния. Тридцатое сентября, два сорок пять пополудни.

Чад приостановился, посмотрел на золотистый песок и синий Тихий океан, медленно и плавно кативший волны к далеким скалам.

– Я мог бы просто рассказать об убийстве, как я его совершил и почему лейтенант Леггит не арестовал меня сразу, как узнал, что совершено убийство. Но дело сложное. Я хочу изложить всю историю с самого начала, четко и последовательно, чтобы вы поняли, почему все закончилось убийством.

Обещаю, скучно вам не будет. Итак, располагайтесь поудобнее, приступаю…

В мае прошлого года я сидел у себя за столом в главном зале Тихоокеанского банка, занимаясь своим делом и считая, что оно и банковское тоже. В то время я был младшим клерком по капиталу и ценным бумагам – и сразу замечу, клерком я был никудышным. Не для моей натуры такая работа: целыми днями сиднем сидеть за столом и заниматься деньгами других. Для меня это кошмар наяву.

В то майское утро в бумажнике у меня лежало пяток писем, прибывших с утренней почтой. Четыре – от торговцев, которым я задолжал: они грозились написать в банк о моих долгах, а пятое – от девушки, сообщавшей, что она беременна, и интересовавшейся, что я собираюсь предпринять.

Насчет девушки я не беспокоился. С женщинами я управляюсь всегда отлично, но вот торговцы – проблема. Я их так долго кормил сказками, что знал: на этот раз не сработает. Надо где-то раздобывать денег, не то вылечу из банка, и тогда – конец света.

Деньги требовались позарез, и, похоже, придется обращаться к шейлокам[1]. Понятно, стоит попасть им в лапы – и я мертвая пташка, но что делать? Нужда поджимает. Я потянулся к справочнику – найти адрес Лоунстейна, и тут на столе загудел внутренний телефон.

– Винтерс, – отозвался я, стараясь говорить энергично и напористо. Хотя я не ах какую работу делаю для банка, рекламировать этот факт вовсе ни к чему.

– Мистер Винтерс, пожалуйста, зайдите к мистеру Стернвуду.

Такое приглашение означает неприятности. Стернвуд приглашал служащих к себе, только когда хотел задать им взбучку.

Ладно уж, признаюсь: я вспотел, сердце у меня стучало неровно. Вдруг какой-нибудь сукин сын, которому я задолжал, наябедничал? Или эта маленькая шлюшка Пола обратилась к нему? А может, я чего напортачил на работе? Когда я шагал вдоль длинного ряда столов к Стернвуду, другие служащие искоса поглядывали на меня. Они все знали, куда я иду.

Все они были устроенные добропорядочные ребята. Многие женаты, с целым выводком детей, а те, кто еще не женат, поджидали свою мисс Добропорядочность. И все, как один, за исключением, может, Тома Лидбиттера, не одобряли меня. Не нравился им ни стиль моих костюмов, ни мои заигрывания с хорошенькими машинисточками, ни объем работы, какой я выполнял. Неодобрение их торчало, точно иглы дикобраза, держались они со мной враждебно. Не то чтобы это скребло мне душу – друзей у меня своих полно, и они не такие чопорные и прижимистые полудурки.

Я постучался в дверь кабинета Стернвуда, повернул ручку и вошел.

Стернвуд с моим отцом были старинные приятели. Стернвуд и придумал, что я должен служить в банке. Меня никто не спросил. Отец ухватился за предложение, и вот я тут и застрял.

В кабинет Стернвуда я не входил с тех пор, как вернулся после пятилетней службы в армии. Тогда он держался очень приветливо. Разговаривал со мной, как с героем, сулил большие перспективы в банке. Но сегодня что-то непохоже, чтобы он распахнул мне объятия.

– Входи, Чад, – пригласил он, откладывая бумаги, – присаживайся.

Я присел, стараясь не разваливаться. Он подтолкнул мне через стол золотой портсигар. Мы закурили в многозначительной тишине.

– Сколько тебе лет, Чад? – спросил он погодя.

– Тридцать два года, сэр.

– Ты у нас после войны уже четыре года?

– Да, сэр.

– Да три года перед войной служил?

– Верно, сэр.

– Лидбиттер у нас всего пять лет. Как же получается, что он уже помощник управляющего, а ты все в клерках ходишь?