Память золотой рыбки - Моник Швиттер

Зима, первый снег. Я вылетала из Гамбурга; миниатюрные снежинки, которые ветер швырял в окна аэропорта, были не видны, лишь угадывались. 29 ноября 2012 года, начало первого пополудни. Примерно через три часа, точно по расписанию, мы заходили на посадку над Москвой. На часах, которые я заранее перевела вперед, стрелки образовали вертикальную линию: шесть вечера и уже темно; единственное, что я разглядела в свете бесчисленных, все приближающихся огней, — цельное, огромное, пышное снежное одеяло, окутавшее всю Россию. В отблеске прожекторов я увидела, как крупные снежинки пляшут вокруг крыльев самолета. Меня совсем не удивили расстилающиеся подо мной бесконечные белые просторы. Мне все казалось, что вот сейчас подъедут сани, и Юрий в зимнем пальто и меховой шапке помашет мне рукой.

Юрий?

Разве не так обычно зовут героев русских фильмов про любовь?

Откуда вдруг такой вопрос?

Неужели я страдаю от неразделенной любви?

Ничего подобного.

Или все же страдаю? Разве покидает нас когда-нибудь тоска по настоящей любви? Даже если такая любовь у нас уже есть? Не знаю, почему я вдруг задалась этим вопросом. Вообще, я хотела рассказать про погоду. Про снег. Про зиму. Мне хочется крикнуть: «Это так по-русски — все тоскует! По любви, по жизни. И даже снег тоскует (и уж он-то больше всех!)». Честно говоря, не помню, видела ли я вообще этот фильм, а если и видела, то наверняка давно, когда была еще маленькой. Моя мама любила романтические фильмы, и по вечерам, когда она сидела одна (а чаще всего так и было), мне разрешалось смотреть телевизор вместе с ней до тех пор, пока я не засну. Я совсем ничего не помню. Только какого-то Юрия и бескрайний белоснежный пейзаж в вечерних сумерках. А может, мне это просто приснилось, когда я, сидя на диване у мамы под боком, после нескольких кадров, как обычно, погрузилась в мир сновидений...

На следующее утро все было серым. Хотя — что значит «утро»! Рассвело только ближе к десяти. И что значит «серым»! Снег: московский ноябрьский мокрый, цвет: серый сверхинтенсивный. Широкие улицы были заполнены машинами. Для Юрия и его саней не нашлось ни места, ни подходящего предлога, так что я совсем про него позабыла. То утро вообще не располагало ни к поэзии, ни к любовным переживаниям. В автобусе по дороге в Гете-Институт я, несмотря на шум, пыталась разговаривать с Екатериной Ивановой (организатором семинара), пока сидящая рядом женщина не попросила нас вести себя потише. Мы покраснели, как школьницы, которым сделали выговор. Я лично не люблю людей, которые заставляют окружающих слушать их разговоры. А едва приехав в Москву, кажется, сама стала такой же. Мне было не легче от того, что женщина не понимает немецкого. «Verzeihung»[1], — пробормотала я. Женщина покачала головой и отвернулась к окну. Но за окном ничего не было видно; сплошная серая каша...

Вскоре я уже знакомилась с руководителем семинара профессором Ириной Сергеевной Алексеевой, гостьей из Казахстана профессором Гульнарой Абдрахимовой и четырнадцатью переводчицами со всей России. Это было впечатляюще! Так много лиц, так много голосов будет у моей книги в русском переводе. «Ни одного мальчика», — заметила я. «Конкурс был честным, строгим и анонимным. Мы отобрали лучших», — ответила Ирина Сергеевна. Никаких сомнений в этом не осталось, как только начался семинар и мы погрузились в обсуждение содержания книги. Переводчицы оказались не только прилежными, но и умными; они не просто хорошо подготовились, но и задавали замечательные вопросы, свидетельствующие о глубоком понимании текста. За обедом Екатерина Иванова рассказала мне, как были распределены четырнадцать рассказов из моей книги. Каждая участница прислала названия двух рассказов, которые ей больше всего хотелось бы перевести, и, как ни удивительно, это сработало: каждая получила на перевод именно то, что хотела.

1 декабря на Ярмарке интеллектуальной литературы «Non/fiction» прошла презентация нашего семинара. Ирина Сергеевна выбрала несколько отрывков из разных рассказов. Переводчицы читали их вслух, каждая по-разному, каждая по-своему. Создавалось впечатление, будто они читают свои собственные тексты. Я была под сильным впечатлением. Каждый писатель хочет поделиться с другими своими мыслями и чувствами, и мне это удалось — неожиданно и очень необычным образом. Четырнадцать переводчиц пропустили мои рассказы через себя и переложили их на свой язык. Часть меня стала частью их.

За все время пребывания в Москве я ни разу никуда не ходила одна. Найти дорогу без знания русского языка или хотя бы кириллицы было действительно непросто, а мои русские друзья вовсе не хотели, чтобы я где-нибудь потерялась.

После презентации мы все вместе пошли в ресторан. Большой стол, одни женщины. То-то было радости у официантов-грузин, да и мы охотно отвечали на их шутки. Потом переводчицы отправились в гостиницу на метро. А я решила прогуляться до своей гостиницы пешком — и притом одна. Екатерина Иванова изо всех сил старалась меня отговорить, но я стояла на своем. Дорогу я посмотрела по карте, конечно, не запоминая названия улиц, чисто визуально: с моста налево, прямо, прямо, второй поворот направо. Я быстро шагала вперед сквозь пургу и темень. Меня словно опьянили оживленные беседы с переводчицами, грузинское вино, вновь обретенная свобода и морозный воздух; мне хотелось прыгать от радости. У меня мерзли уши. Где же гостиница, там, впереди? Я ускорила шаг. Как же мне теперь перейти дорогу? Восемь полос, по четыре в каждом направлении. Бегом! Я неслась изо всех сил. Не успела я перебежать на другую сторону, как мимо меня, сигналя, пронеслась машина, так близко, будто хотела увлечь меня за собой. Я подняла глаза и увидела Юрия, он сидел за рулем в меховой шапке и махал мне рукой. Но где же сани? И куда он так спешит?

— Ты торопишься? — крикнула я ему вслед.

— В другой раз! — прокричал он в ответ и уже исчез из вида.

— Ладно, договорились, — радостно пробормотала я.

Так что, надеюсь, после выхода русского перевода книги меня еще раз пригласят в Москву. В конце концов, надо же мне попасть на назначенное свидание...

Моник Швиттер

Гамбург, 30 апреля 2013 года

Воспоминания украшают жизнь;

забывание — помогает ее выносить.

Оноре де Бальзак

Все забытое нами во сне зовет на помощь.

Элиас Канетти

Говорят, будто бы памяти золотых рыбок хватает всего на три секунды. Через три секунды они уже ни о чем не могут вспомнить.

— Поэтому, — сказал мне как-то ночью (а точнее, ранним утром) тот человек, который об этом рассказывал, — золотые рыбки счастливы. Если бы их кто когда и обидел, они бы уже давно об этом забыли.