У самого синего моря. Итальянский дневник - Наталья Осис

Как всегда, мы с нашей бабушкой извлекли из одной и той же истории разный смысл.

Так же я ее пытала о Джорджо Стреллере и Паоло Грасси. Что делали? Что говорили? О театре? О новых пьесах? О Брехте? «Это само собой, – отвечает нонна, – но до меня все больше долетали разговоры в буфете о девушках». Ой, нонна, расскажи, как интересно! И что же они говорили о девушках? Нонна застенчиво улыбается: «Попы сравнивали – у кого красивее».

Мне нужно было прожить полгода в Италии, чтобы оценить эту деталь. Книгу Джорджо Стреллера «Театр для людей» я читала, когда Италия мне была совсем не нужна, чтобы вникать в смысл идей Стреллера, я даже текст до сих пор вижу, как тогда – с кружевной тенью яблоневых веток нашей дачи. А теперь мне вдруг стал интересен сам Стреллер. Отчасти потому, что художником по свету у него работал отец моего мужа – до того, как его сманили в Геную, отчасти потому, что все ранее слышанное и читанное об Италии обрело совсем другое измерение. Итальянцы, живущие в таком откровенном переизбытке культуры, я имею в виду прежде всего ее материальное выражение, должны были каким-то образом выработать иммунитет к нагромождению того Прекрасного, что их окружает, – так я себе объясняю детскую радость, с которой они рассматривают море, попы, небо, лица, ноги и деревья. Красота интересна во всех ее проявлениях, утверждают они, и попробуйте с ними не согласиться.

В Геную я влюбилась так же, как и в Сандро, – незаметно для себя, а когда сообразила, что попалась, было уже поздно. Короткий роман с этим городом, безусловно, был бы приятен, но долгие отношения с ней сулят волшебные открытия день за днем. И чем дальше – тем лучше. Генуя очень разная – торжественная и светлая около площади Феррари, мрачно-величественная в средневековом Старом городе, шумная и суетливая, как всякий приморский город, в припортовых улочках, спокойная и ухоженная, как Париж на картинках, в буржуазных кварталах Кариньяно… По ней можно ходить неделями и месяцами, и каждый раз она будет новой и неизменно прекрасной. Генуя прекрасна, прекрасна без дураков, но для дураков выдумали слоган: Genova è bella, pulita è ancora più bella – это новая социальная реклама. На всех мусорных машинах нарисована тетка красоты неописуемой – с одной стороны слегка попачканная, а с другой стороны уже помытая – чистотой так и блещет, и подписано: «Генуя красива, а чистая – еще красивее».

Если честно, красота Генуи, по-моему, как раз в некой непричесанности. Ну не туристический это город пока! Стоит все как было, вот так бы и оставить… Вот у нас, например, в Петькиной комнате есть старая фреска, что на ней было нарисовано – неизвестно, но когда думаешь, что это еще в четырнадцатом веке рисовали – легкая дрожь пробегает вдоль позвоночника… А если все это отчистить и отреставрировать – ерунда выйдет. Пыль веков, как патину, нельзя счищать: она смягчает и облагораживает, придает значительности, и не столько объектам, сколько нам самим – смотрим и причащаемся к великой истории человечества. А там под пылью и патиной, может, была аляповатая безвкусица, может, конечно, и шедевр, но лучше не рисковать. Вон стоит несчастная Пизанская башня – то ли гриб, то ли фаллический символ, и никакого тебе замирания сердца. А вывод? Нечего было ее чистить!

Так что Генуя перед Рождеством являет собой мой идеал красоты: окурков на тротуаре не видно, потому что темнеет рано, а на уличном освещении экономят. Зато на каждой улице развешаны гирлянды – и так, и эдак, и вот так. И тебе звезды, и тебе арки, и тебе светящийся шатер и все прочее, на что фантазии хватило. В каждой витрине стоит вертеп – многофигурная композиция на тему Рождества произвольного размера; я видела и вертепы из трех фигурок (Мария, младенец Иисус, он же Джезý бамбино, и Иосиф, он же Джузеппе), и монументальные скульптурные группы вполмагазина, с пещерами, натуральным мхом, фонтанчиками и звездами. Одних только волхвов одиннадцать штук однажды насчитала, животные опять же всех видов – как вчера с Ноева ковчега. Только не подумайте, что негоцианты (то есть лавочники по-нашему) это все в ущерб себе нагородили. Продается в магазинах все подряд, и цены при этом, по выражению Сандро, аморальные. Согласна. Но все равно все носятся как безумные и скупают все, что видят.

Мне бы понаслаждаться, проникнуться рождественским настроением, но не тут-то было! Я же мама! Пожалуйте, мама, принимать участие в благотворительном базаре. Я, признаться, сначала подумала: вот какие молодцы – никто с родителей денег не вымогает, все честно-благородно, сделаем поделки, продадим, деньги детскому саду. Ага, это детям поделки, а мамам – сласти печь! А я максимум, на что способна, это на шарлотку! Поди ее продай, если она выглядит, как… ну как она выглядит? Никак она не выглядит, если ты не знаешь, какова она на вкус! Пришлось печь бисквитики по рецепту из детской книжки про мышонка Атильо. Три раза пекли. Первый раз они вышли очень симпатичными, но неразгрызабельными. Это накануне. Выкинули. С утра единственная моя надежда – Сандро – упорхнул на работу, посоветовав класть поменьше муки. Va bene. Положила поменьше – получились дивные такие лепешечки, похожие на какашечки. Есть здесь такие пирожные, называются brutti ma buoni, то бишь страшненькие, но вкусненькие, – так вот эти brutti ma buoni рядом с нашими просто птифурами показались! Последнюю порцию я вынимала из духовки в тот момент, когда Сандро (тоже мне муж!) в окружении коллег и друзей уже поджидал меня на площади Меридиана, где торжественно открывался благотворительный базар. Оказалось, что присутствовать на таких мероприятиях и покупать свое же и коллегам (а в нашем случае – дирекции театра) скармливать – прямой гражданский долг. Ну ничего, все обошлось. Вполне съедобными оказались бисквитики по рецепту мышонка Атильо. Петька дулся от гордости и социальной значимости (он выполнил высокохудожественную раскраску бисквитиков) и принимал комплименты, а я ругалась по-русски, как печальная проститутка из фильма про интердевочку.

Но это все были еще цветочки! Ягодками оказалась елка в детском саду. Это у нас родители сидят и смотрят, как их чада читают высокую поэзию про снежок и елочку, а здесь родители развлекают детей. Меня, например, записали в родительский хор.

Пять репетиций, ненормальная мамаша – профессиональный хормейстер и неуемный восторг всех, кого в этот хор распределили. Мои отговорки про отсутствие голоса никто слушать не стал, а как только я заикнулась про то, что итальянский мне не родной, все сказали: это ничего, у нас все песни будут по-английски, все будем петь с акцентом. Ну мы и пели! Честное слово, даже в школьном хоре, поющем про Алешу и порошу, я себя чувствовала лучше. Слушатели были в восторге, исполнители были в восторге, хормейстерша своей манерой дирижировать напоминала мультяшного персонажа, а все вместе мы отчетливо напоминали сцену из плохого голливудского фильма. Дети отнеслись к происходящему с сочувствием – им обещали во втором акте вкусненького и газировки – итальянцы вообще не представляют себе праздника без еды… Так что в итоге все вкусно поели – опять же свежеиспеченного, домашненького, тепленького. Воспитательницам, думаю, еще на неделю еды хватило…