Женщины Великого века - Жюльетта Бенцони

Умерла она в Париже восемнадцатого ноября 1736 года в возрасте шестидесяти шести лет. Когда-то ради забавы Жанна сочинила себе эпитафию:

Царствование Людовика XIV началось сравнительно недавно, но и в этом 1663 году никто из высшей французской знати не сомневался, что не следует противиться прихотям молодого монарха, а вернее, его воле, которую уже тогда можно было назвать несгибаемой. Кто-кто, а уж министр финансов Фуке хорошо это знал!

Вот почему юная и прелестная графиня де Шале никак не могла взять в толк, что же такое могло произойти с ее горячо любимым супругом, заставив его беспардонно нарушить монаршие эдикты[19] и драться на дуэли прямо посреди Королевской площади, да еще и сразу после бала у его высочества, брата Людовика XIV, отчего любители посплетничать, которым в Париже несть числа, стали свидетелями этого поединка.

Сама она на балу не присутствовала из-за недомогания, но то, что муж домой не вернулся, очень ее удивило. Вместо него пришло письмо, доставленное посыльным, краткое и взволнованное: Блез дрался на дуэли вопреки королевским эдиктам, убил соперника, и если он не хочет, как некогда Монморанси, сложить голову на эшафоте, то ему следует «проложить границу» между топором палача и собственной головой. К этой границе он сейчас и летел на всем скаку, и то была граница с Испанией. Блез умолял жену немедленно собрать все, что сможет, золото и драгоценности, и приехать к нему в Мадрид, где, благодаря нескольким друзьям, он рассчитывал найти убежище и радушный прием.

С тех пор как она пять лет назад вышла замуж за Блеза де Талейран-Перигора, графа де Шале, Мария-Анна де ла Тремуй, дочь герцога де Нуармутье, ни разу об этом не пожалела. Их брак, заключенный больше по любви, чем по расчету, оказался на редкость счастливым. Тогда ей едва исполнилось семнадцать, и муж за ее любовь отплатил сторицей. Настоящий сорвиголова, дуэлянт и заядлый игрок, он тем не менее всегда оставался верен жене и не обращал внимания на других женщин.

Одна мысль о том, что супруг ее в бегах и так далеко от нее, приводила молодую женщину в отчаяние. Спрятав письмо за корсаж, она позвала камеристку Эмилию и велела той собрать сундуки и раздобыть ей мужской костюм.

– Если король станет меня разыскивать, он увидит перед собой лишь молодого господина, путешествующего для своего удовольствия. И, пожалуйста, поторопись…

– Не лучше ли остаться, госпожа, – взмолилась Эмилия, у которой отнюдь не было желания пускаться в путь. По ее мнению, госпоже стоило обратиться к королю, который был к ней благосклонен, и попросить за мужа.

– Когда речь заходит об эшафоте, – возразила графиня, – такие просьбы рассматривают уже после свершившегося либо на грани того. Король придет в ярость, узнав, что муж нарушил эдикты. Он отправит его к палачу, меня же отошлет в какой-нибудь монастырь, где я смогу выплакаться вволю, уверяя в своем глубоком сочувствии и призывая оставаться верной подданной. Нет, Эмилия, мы уедем, и сегодня же. Супруг зовет меня, а я не могу представить, как смогу прожить без него хотя бы мгновение.

Тем же вечером госпожа де Шале отправилась по следам мужа в Испанию, не подозревая о том, что эта страна, на данный момент – просто безопасное убежище, в один прекрасный день станет для нее чем-то совсем другим и она будет там едва ли не царствовать.

Следуя по дорогам Франции, Мария-Анна испытывала странное чувство. Она была уроженкой Пуату, в ее жилах текла кровь смельчаков и авантюристов, и она снова пожалела о том, что Бог не создал ее мужчиной, чтобы она могла отправиться на войну или участвовать в тех великих делах, что определяют судьбу королевства.

– Мне бы хотелось быть государственным деятелем! – говорила она мужу, который только посмеивался, справедливо полагая, что его восхитительная женушка, темноволосая и голубоглазая, могла бы найти себе более достойное занятие, вместо того чтобы разбирать чужие каракули и корпеть над документами.

Добавим, что для Марии-Анны в ее теперешнем положении беглянки, разыскиваемой полицейскими всего королевства, было что-то особенно будоражащее воображение. Еще немного – и прекрасная авантюристка вообразила бы себя героиней романа.

А между тем она ошибалась. Король не отдавал приказа об ее задержании. В знаменитой дуэли, о которой с момента побега Анне-Марии почти ничего не было известно, приняли участие восемь человек: Шале, Нуармутье, Фламарен и старший брат господина де Монтеспана, с одной стороны, а с другой – Аржанлье, два брата Лафрета и шевалье де Сент-Эньян. Поединок наделал столько шуму, что королю было чем заняться: он и не думал преследовать хорошенькую, одержимую любовью беглянку, которая в мужском платье ринулась на поиски дорогого супруга.

Итак, Мария-Анна, если и не без усталости, то без затруднений, добралась до Мадрида, где и произошла счастливая встреча с мужем, нашедшим пристанище у одного дипломата из числа друзей – аббата Портокарреро. Красавица была принята там с восторгом, который нетрудно представить… и не без приятного волнения со стороны аббата, который был скорее государственным мужем, чем слугой церкви. Он не остался равнодушным к очарованию хорошенькой женщины – образованной, элегантной, умной, овеянной тонким ароматом салонов парижского «Болота»[20], где всегда царила атмосфера галантной непринужденности и остроумия.

Благодаря Портокарреро супружеская чета была вскоре представлена ко двору, где Мария-Анна имела столь же большой успех. Король Филипп IV, отец королевы Франции, проявил к ней внимание и любезность, и, пока он был жив, при Мадридском дворе, благодаря госпоже де Шале, словно витал легкий ветерок, доносившийся из Франции. К несчастью, два года спустя после прибытия беглецов, семнадцатого сентября 1665 года, монарх скончался. Покойный король, надо признать, не был выдающимся государем – на деле Испанией правил герцог д`Оливарес, однако Филипп IV, большой любитель и покровитель искусств, был тем не менее королем Веласкеса[21], а этот титул стоит многого.

На испанском престоле оказался Карл II, сын Филиппа IV. Болезненный плод многочисленных близкородственных браков, этот наследник был отмечен врожденными уродствами и отличался крайне хрупким здоровьем. Целомудренная история наградила его прозвищем «Зачарованный», словно непременно требовалось вмешательство потусторонних сил, дабы произвести на свет сей образчик рода человеческого.