Любовный напиток. У каждого мужчины свой вкус и букет - Биба Мерло

Стоит адская жара, кондиционер в моей «ауди» не работает, и Лиза никак не может устроиться поудобнее на пассажирском сиденье. Мы провели в машине уже более пяти часов с момента последней остановки, и мне кажется, Лиза совсем измучилась.

Не знаю, почему я согласился на эту работу, сейчас все идет не так уж плохо, и мы должны еще думать о ребенке, который родится в октябре. Мы будем снимать ролик в одной деревушке во Франции, в том самом доме, где я гостил как-то раз лет десять назад, еще до того, как он попал на страницы журнала «Houses&Gardens».

Я смотрю на свою жену. Наверное, заснула. Щеки раскраснелись, светлые волосы прилипли к потному лицу. У нее совершенно усталый вид: я, конечно, просто сволочь, надо было послать туда Тео или кого-нибудь еще из моих сотрудников.

Еще один участок дороги, потом поворот, потом поле, потом лес и ничего кроме. На меня всегда производила впечатление деревенская природа Франции, эти ее луга, они всегда казались мне такими бесконечными, просто потому, что там, где я живу, все такое маленькое, стиснутое: кажется, что домам, прижатым вплотную друг к другу, нечем дышать.

Машина подпрыгивает на кочке.

— Дэдэ, прошу тебя, веди аккуратнее.

— Извини. Думаю, мы уже приехали. Это вон там, впереди, справа… Да, я почти уверен, вон та деревянная калитка… И грунтовка перед ней заканчивается…

Я останавливаю машину в тени под деревом.

— Подожди здесь, пойду посмотрю, туда ли мы приехали.

Я стучу в калитку; у меня ужасный вид: трехдневная щетина, грязная майка, мятые брюки; я похож на беженца. Я дергаю ручку, дверь не заперта.

Да, мы приехали.

Небольшая речушка, мост. Справа поле, настолько аккуратно возделанное, что навевает тоску, потом лес, кажется, я даже вижу между веток домик для детей (сейчас они, наверное, уже учатся в университете). Гравий (кто знает, когда последний раз по нему ходили), каменный дом. Подхожу к стеклянной двери: она прикрыта. Вхожу. Внутри темно, так что мне приходится снять солнечные очки. Боже! Как же здесь все изменилось. В последний раз я приезжал сюда в то памятное лето, еще студентом, когда работал в «Europe distraction tour». Наивный и смешной репортаж, который сейчас пресса превозносит как «пример ранней гениальности» только потому, что с его помощью я выбился в люди.

Мы гостили здесь с Лопесом, моим лучшим другом, во время наших первых каникул без родителей. Дешевые молодежные гостиницы оказались просто жуткими, мы не подцепили ни одной девчонки, и у нас было очень мало денег. Лопес подхватил дизентерию, перекусив в китайском фаст-фуде, и мы решили, что несколько дней можно пожить на халяву у друга моей матери, поправив таким образом и желудки, и кошельки.

Лоран был очень гостеприимен, как же иначе, но у него это выходило необычайно искренне, почти по-дружески. В его духе. Он показал отведенную нам комнату на первом этаже. Нас подселили к куклам и плюшевым игрушкам, вероятно, комната принадлежала кому-то из детей, скорее всего, дочке. Дом был огромен, и в нем творился жуткий беспорядок. Семья переехала совсем недавно, и все валялось вперемешку: игрушки, объедки, дети, животные, друзья.

— Ха! — сказал Лопес, разваливаясь на кровати. — Они прям как гребаная хиповская коммуна!

— Бедняги! — ответил я, растянувшись на ковре какого-то странного цвета. — Ну все-таки лучше уж так, никто к нам лезть не будет. Надеюсь, тут и пожрать дадут, а то до ближайшей забегаловки пилить восемнадцать километров.

— Мы в самой жопе мира.

— Ты чертовски прав, но зато за это не надо платить.

— Угу.

Ели мы, когда Лоран что-нибудь готовил.

В конце дня все куда-то исчезали. Мы бродили по деревне: я снимал на видео природу и рассуждал о всякой ерунде, а Лопес пародировал Гомера Симпсона. Я никак не мог понять, какие отношения связывают между собой всех этих людей; время от времени кто-то с нами здоровался: «Привет, я Агата, одна из подруг». (Кого? Да и мне-то какое дело до этого?) «Nice to meet you», не моргнув, отвечал я.

«Привет, я жена, я сын, я душитель из Бостона».

«Nice to meet you» (да пошел ты, придурок, я тебя больше никогда не встречу).

Я не был ни циничным, ни грубым — обыкновенный восемнадцатилетний засранец, и плевать я хотел на остальных. Вообще-то, мне и на себя было наплевать. Что уж тут говорить о других? Вечером, ближе к полуночи, накануне нашего отъезда в Париж, Лоран устроил что-то вроде кинотеатра под открытым небом и пригласил нас посмотреть третью часть «Властелина колец». Мы провели на улице три с лишним часа, пожираемые комарами… «Веди себя хорошо», — звенел в ушах мамин голос. Договорились, мама.

Мы досмотрели фильм до самого конца (и я, и Лопес видели его уже в ЧЕТВЕРТЫЙ раз), это было что-то вроде платы за проведенное тут время.

И вот теперь я снова здесь.

Лоран разбогател благодаря рекламе. Теперь в его доме только дизайнерские вещи. Отлично. Съемочная площадка уже подготовлена, нужно только выставить освещение. Огромная кухня из нержавеющей стали, девственно чистая; может, ему доставляют всю еду на вертолете прямо из ресторана шеф-повара Феррана Адрии или он нашел способ вообще не есть, но на этой кухне уж точно никто не готовил последние лет сто.

— Hi!

Я поворачиваюсь и вижу его. Крепкое рукопожатие. Такое же честное, как и много лет назад.

Он не изменился, только стал более грузным, и волосы слегка поредели. А может быть, это я теперь совсем другой. Я стал мужчиной, как и он, и у меня такое чувство, что пространство между нами сократилось, как будто он ждал меня. Он предлагает мне сигарету и делает знак, чтобы я первым рассказал о себе.

— Да, я режиссер. Вроде получается. Я только что закончил монтировать свою часть совместного проекта, знаешь, из тех, которые потом рекламируют как «лучшую вещь нового поколения итальянских режиссеров».

— Я знаю, ты хороший режиссер.

— Ну, возможно. Эпизод действительно неплохой. Потом мне заказали снять рекламу французского сыра, агентство мне сообщило, что съемки будут происходить в твоем доме, ну, сам понимаешь, «это только ради денег».

Он не отвечает, но затягивается гораздо глубже, чем раньше, как будто иной раз он говорил сам себе то же самое.

Он показывает мне комнаты. Верхний этаж: потрясающий сервант Бернини; знаменитейший книжный шкаф Соттсасса; сзади сад, шезлонги из тикового дерева и подушки из египетского хлопка; маленькое озеро.

«Только ради денег», есть много способов, чтобы направить миллионы разочарованных в жизни домохозяек, прозябающих в ужасных квартирках на окраинах, к прилавку супермаркета, чтобы они, не задумываясь, выбрали камамбер, завернутый в белую бумагу с логотипом, который изобрел Лопес: мельница, нарисованная акварелью.