Сердце мастера - Вера Арье

– Но, знаете, по ритму линий, по гармонической уравновешенности композиции и ее элегической тональности могу предположить… Впрочем, не буду забегать вперед – на глаз такие вещи все же не определяются. Я попрошу нашего ассистента связаться с вами в начале следующей недели и обсудить условия.

– Очень вам благодарна, месье Мирбо. Вы меня заинтриговали… Честно говоря, с творчеством Монтравеля я знакома поверхностно, а про его русскую модель и вовсе не слышала.

– Что вы, это была удивительная женщина! Не просто муза и натурщица – хранительница его наследия. Он завещал ей все свои скульптуры и картины, оставив семье только недвижимость. После трагической смерти Монтравеля мадам Валери посвятила свою жизнь расширению его коллекции, выкупая все, что он отдал за бесценок во время голодной оккупации. Правда, некоторое время назад, после ее кончины, самые значительные экземпляры были проданы на аукционе дальними родственниками ее мужа, прямых наследников у мадам Валери не оказалось.

– Теперь они в частных коллекциях?

Мирбо кивнул:

– Практически все ушло в Россию. Но большего я вам сказать не могу.

Из аукционного дома они выбрались затемно. Избегая толпы, снующей по бульвару Осман с пакетами из близлежащих торговых центров, девушки свернули на улицу Тронше, в конце которой сдержанно мерцала монументальная церковь. Вдоль тротуаров чернели остовы тополей, на пустых обсыхающих скамейках скучали позабытые кем-то газеты и раскисшие туристические карты. В череде безупречно украшенных к Рождеству бутиков мелькнул магазин мужской одежды, в витрине которого красовались жилеты и панталоны модных расцветок. Над ними висела перетяжка с двусмысленной надписью: «Со всеми этими «жилетами» не остаться бы без штанов!»[15] Обсуждая остроумный рекламный трюк брючного коммерсанта, Оливия и Габриэлла добрели до углового кафе.

– … но как это романтично – не духи там какие-нибудь, не шарфик бесполезный, не побрякушку, а предмет искусства! Все-таки он у тебя мужчина со вкусом, – одобрительно гудела Габриэлла, пытаясь распилить свой жилистый антрекот. – И название символичное: Итея – это же древнегреческая богиня?

– Нет, город недалеко от Дельф…

– А, ну все равно… Слово греческое – значит, имеет к тебе прямое отношение!

– Не ко мне, а к последней скульптуре Монтравеля. Она так называлась – Итея. Почему – бог ее знает…

– Поройся в Сети – там должны быть десятки очерков о нем и его работах! Гораздо любопытнее, кто это в России в наши дни решил так вложиться в крупноформатную скульптуру? Статуи занимают много места и перепродать их сложно. Обычно их покупают музеи или фонды, а среди частных инвесторов популярнее картины, – тут, завидев официанта, Габи энергично замахала рукой, указывая на свой опустевший бокал.

– Ты прямо мысли мои читаешь, Габи, – Оливия бросила на подругу заговорщицкий взгляд и придвинулась к ней поближе. – Как думаешь, реально узнать имя покупателя?

– Илиади, стоит только поинтересоваться чем-нибудь подобным, и меня тут же вышвырнут из нашей богадельни.

– Ты же сама жаловалась на скуку, – пожала плечами Оливия, – но раз это так сложно…

– Объясни хотя бы: зачем?

– Монтравель мог бы стать центральной фигурой моей работы по искусству первой половины двадцатого века. Он же был очень известен в тридцатые годы прошлого столетия, это потом его слава сошла на нет… Взять бы интервью у этого русского коллекционера! Представляешь, как необычно можно было бы обыграть тему?

– Ну, ты махнула, Илиади! В Россию поедешь? Зима на дворе!

– Это может быть телефонное интервью или видеосессия в скайпе…

– Должна тебя огорчить: люди такого калибра интервью дают неохотно, тем более по поводу своих дорогостоящих коллекций… А скайп – это вообще не их формат.

– Ох, Габи, какая ты все-таки пессимистка! Ладно, забудь, придумаю что-нибудь другое…

Габриэлла насупилась и принялась изучать строгий рисунок скатерти, постукивая по стенке бокала ногтями. Немного поразмыслив, произнесла:

– Имена клиентов аукционного дома содержатся в строгом секрете, это конфиденциальная информация. Но перед каждыми торгами мы рассылаем им каталоги с описанием лотов и предварительной оценочной стоимостью. Я могу поискать в базе адресов пресс-службы – она должна быть разбита по странам, с указанием фамилий. Хотя так много времени прошло, вряд ли это сработает.

– Я всегда знала, что ты – идеальный сообщник! – воскликнула Оливия, послав ей воздушный поцелуй.

Габриэлла откинулась на спинку стула и лукаво прищурилась.

– Не замечала раньше в тебе склонности к авантюрам. Видимо, месье Лаврофф заразил тебя своим расследовательским азартом, – усмехнулась она. – Однако есть ощущение, Илиади, что на самом деле ты сама себе что-то хочешь доказать…

Свечи в спиралевидных латунных подсвечниках, мерцавших на каминной полке, жили своей жизнью. Родион купил их лет семь назад во время поездки в Амстердам – тогда полным ходом шла работа по делу о «человеческом трафике», и он часто мотался в Голландию, собирая материал. Однажды в одном из магазинчиков декора в западной части города он заметил эту «масонскую пару» XIX века – как утверждал владелец лавки, мужчина с желтоватым лицом и лживыми глазами, – «ритуальная вещица, повидавшая на своем веку многое…» Это таинственное многоточие Родиона соблазнило, и он таскал потом тяжелые слитки в портфеле со встречи на встречу, пока наконец не добрался до своего отеля и не убрал их в чемодан.

Оливии они очень нравились, с наступлением темноты она всегда зажигала свечи, и трепетное их дрожание стало приметой зимних вечеров. Вот и теперь два огненных жала извивались, и мутноватые капли катились по восковым стволам, застывая, как «лунное молоко» на стенах пещер…

Сегодня, словно споря с их мягким свечением, в углу комнаты бликовал включенный компьютер – Оливия сосредоточенно просматривала строчки поисковой выдачи Google. Осторожно ступая, Родион подошел к ней сзади и нежно чмокнул в теплый затылок, пахнущий медом и облепихой.

Она обернулась:

– Как хорошо, что ты освободился пораньше! Тут по поводу «Итеи» столько новостей – за ужином все тебе расскажу!

Родион улыбнулся – кажется, в этот раз он угадал с подарком. В голосе Оливии звучал такой энтузиазм, что ему невольно стало любопытно: что же она раскопала? Стянув с себя ратиновое пальто и скинув ботинки, он прошел в спальню: на кровати лежали ее ученическая сумка, надкушенное яблоко и этюд Монтравеля. Ему хотелось думать, что антиквар Леру не обманул: рисунок действительно выполнен рукой знаменитого скульптора – иметь реликвию в доме было бы приятно.