Мужские откровения - Юрий Грымов

Стало окончательно понятно: круиза не будет, пора домой. А как? На чем? Никто же не покупал обратные билеты. А если не получится уехать сразу – где жить? Но тут открываются двери, и в наш «аквариум» входит в парадном белом кителе капитан теплохода.

– Уважаемые друзья, приглашаю вас переночевать на борту судна.

Это был благородный жест. Жаль, я не запомнил имени-фамилии этого достойного человека. Тут спускают трап, мы дружно поднимаемся на борт. Разумеется, общее настроение резко подскакивает вверх, все про себя думают: ну, вот, наверное, решение найдено, сейчас переночуем, а там, глядишь, и отчалим потихоньку. На входе всех встречает старпом со списком и ключами от кают. Он громко начинает зачитывать фамилии из списка, из толпы вываливаются сильно помятые, но счастливые артисты, берут эти ключи и отправляются по каютам.

Доходит он до очередного пункта списка:

– Пахмутова!..

Подходит Николай Николаевич Добронравов. Александра Николаевна совсем уже обессилела и сидела где-то в сторонке.

– Можно я получу ключи? – спрашивает Николай Николаевич.

– Нет, – строго отвечает ему суровый старпом. – Только лично в руки!

Бедную Александру Николаевну буквально приносят к трапу, и старпом вручает ей ключ – как положено, лично в руки.

В общем, наконец мы попали на борт. Вскоре по внутренней связи теплохода – объявление: «Капитан приглашает всех в кают-кампанию на ужин». Ну, тут уж самые завзятые скептики поняли: круиз состоится! Советский человек, обладавший опытом взаимодействия с отечественным гостиничным и курортным хозяйством, прекрасно знал: «поставили на питание» – это фактически поселили. К ужину все собрались в прекрасном настроении. Дамы в вечерних платьях – лучших, которые были припасены для последнего вечера где-нибудь в порту Неаполя. Элегантные мужчины, члены команды в белой форме, посреди всего этого, как настоящий король среди подданных, – капитан.

Но тут капитан встает и оглашает свой «королевский указ»:

– Уважаемые друзья, я вынужден просить вас завтра к одиннадцати часам освободить каюты, теплоход больше не может стоять в порту и уходит из Одессы.

Минута молчания. Всем все становится понятно. Наши часы пробьют завтра в одиннадцать, и наша «карета» не то чтобы превратится в тыкву – она просто уедет без нас. Эта пауза висит в воздухе буквально секунду. Спустя мгновение кто-то уже произносит тост в честь капитана, все выпивают, начинают закусывать, а еще через полчаса в салоне начинается нечто. Это было настоящее единение – единение людей перед лицом общего испытания. Мы не могли ничего поделать с фальшивым фестивалем – и мы радовались моменту. Артисты, простые пассажиры-туристы – все оказались в одной лодке, в прямом и переносном смыслах. Сам собой начался концерт. Такого концерта мне, наверное, больше не увидеть. Бисер Киров в шляпе пел рок-н-ролл. Ему подыгрывал «Терем-квартет». Пахмутова за роялем исполняла какие-то немного хулиганские песни – совсем не те, какие сделали ее популярной на всю страну и за которые она получала свои звания и премии. Кто-то читал стихи, кто-то танцевал. Семен Альтов читал миниатюры, которые, возможно, сочинял тут же, на ходу. Помню восхитительную Светлану Светличную в какой-то невероятной шляпе. Ведущих не было, это была чистейшая импровизация и самодеятельность – экстра-класса.

Один из пассажиров, какой-то солидный дядечка из Сибири, при входе в кают-кампанию поставил стол, на который выставил одиннадцать бутылок коньяка «Белый аист». В ответ на мой вопрос – почему именно одиннадцать – он объяснил: расчет был простой, по полбутылки на день путешествия. Так вот, теперь он стоял при входе и наливал всем входящим по пятьдесят граммов. Очень быстро в кают-кампании стало тесно, и эпицентр всего происходящего переместился на палубу.

Я уверен: если бы наш круиз состоялся, ничего подобного не произошло бы. Да, прошли бы несколько творческих вечеров, да, состоялась бы пара-тройка концертов – по графику мероприятий. Но такого фонтана эмоций и красоты, такой концентрации таланта на квадратный метр не могло случиться ни в какой другой ситуации. Артисты «жгли» как в последний раз. Весь фестиваль уместился в одну ночь – ту ночь, когда мы вступили на палубу теплохода «Лев Толстой», зная, что этим все и закончится, и забыв об этом на несколько часов. Это было похоже на фейерверк, на салют, горящие брызги которого уже разлетелись после взрыва, но еще не сгорели, не долетели до земли, – они, сияя, медленно опускались, освещая все вокруг себя мерцающим, переливающимся светом.

Не знаю, спал ли кто-нибудь той ночью на борту теплохода «Лев Толстой», стоявшего в одесском морском порту. Утром все мы разъехались, кто на самолете, кто на поезде. В соседнем купе ехала все та же Александра Николаевна Пахмутова с мужем. Она подкармливала меня пирожками, которые успела купить на Привозе, мы вспоминали минувшую ночь, смеялись и были совершенно счастливы. А я был счастлив вдвойне, потому что в ту ночь я пережил ощущение, которое, к сожалению, больше не повторилось: я прожил несколько часов внутри не снятого фильма Феллини.

…И корабль уплыл.

Утром накануне Восьмого марта я копался в своем кабинете на киностудии Горького. Шли съемки «Коллекционера». Комната представляла собой помещение, наполовину заваленное самыми странными вещами. Здесь были какие-то вазы, несколько пар обуви, старые книги, лампа с абажуром цвета, который нельзя было определить, еще много всего. Все это был реквизит, который мы собирали для фильма. По фильму герой покойного Алексея Петренко, Коллекционер – это полумистический образ, он собирает все на свете, составляя какую-то свою особую, метафизическую коллекцию. Вот и мы собирали. По принципу: «а вдруг сгодится».

Видимо, по этому самому принципу в наше собрание попала целая коллекция искусственных фаллосов. Их было много. Мы их покупали в секс-шопах, брали напрокат копии экспонатов из какого-то этнического музея, откуда-то еще. Собрали внушительную такую кучу. Пока они не особо были нужны, и потому пылились в углу моего кабинета этакой живописной композицией.

Я как раз смотрел на эту кучу, когда в дверь постучали, и в кабинет вошел наш оператор Сергей Мачильский.

– Привет, Юр. Сегодня до скольких работаем, как обычно?

– Привет. Ну, как получится – вроде ж ничего сложного сегодня делать не собирались. Может, чуть пораньше закончим: все-таки праздник завтра.

– Ага. Ладно, я как раз хотел уйти чуть пораньше.

Смотрю – у него в руках какая-то коробка.

– Что это у тебя?

– Да завтра ж Восьмое марта, вот, нашел подарок для жены, – говорит он. – Она давно хотела, такой маленький солярий для лица. А, кстати, можно я оставлю коробку тут до конца рабочего дня?

– Да оставляй, без проблем, конечно.

Он положил коробку на тумбочку, пошел колдовать над своей техникой. А я никак не могу собраться с мыслями: вроде и ничего особенно сложного сегодня не нужно делать, а уверенности нет, какая-то рассеянность. Может, весна? Сижу, в общем. Взгляд блуждает по горам реквизита. Абажур, ботинки, синяя ваза, коробка, фаллосы… Коробка, фаллосы… Завтра праздник…