По волчьим законам 2. Искупление - Тамара Клекач

Да уж… Несмотря на то, что Алеша целый год в тайне от меня поддерживал связь с Астаховым и вступил с ним в сговор, забрав моего ребенка, волкодаву он не особо доверял, поэтому и передал мне то, что будучи при Борисе не один год, знал. В моем нынешнем положении его знания были для меня очень ценными, хотя и далеко не все мне понравились.

Как следует откиснув в горячей воде, которой мое тело сразу же сказала "да", "да", "да" и еще раз "да", я тщательно вымыла в душе из волос всю пыль, собранную в дороге, зачем-то побрила ноги и подмышки лезвием, когда-то оставленым здесь Борисом.

Намотав на голову полотенце, я пробежала взглядом по баночкам, расставленным в ванной, каждая из которых обещала красоту и молодость.

Надо же… Ни один продукт, купленный мною при Борисе, спустя год даже запаха не изменил. Вот, что значило качество, которое было выше цены.

Подумав, я сделала пятиминутную маску антистресс для лица и, смыв ее, нанесла увлажняющий лосьон на все тело, высушенное южным солнцем.

Вот так… Еще один шажочек к той Кире, которой я была в свое прошлое пребывание в этом проклятом доме, бывшем еще и моей тюрьмой.

А, может, и нет. В смысле, так ли уж я была другой, даже когда ничего не помнила? Тогда мне казалось, что я менялась, но не существовало ли это только в моей голове, в то время как в реальности я всегда была одной и той же Кирой?

Накинув халат, я охотно приняла предложение Марты накрасить мне ногти на руках и ногах единственный лаком нюдового оттенка, который я когда-то с тоски покупала, и пока он высыхал, а Марта ходила за завтраком, я внимательно осмотрела свою комнату.

Все в ней осталось именно таким, каким и было в тот роковой день, когда я ушла из нее с уверенностью, что больше никогда не вернусь.

Когда мы приехали я не особо осматривалась внизу, но под ногами точно не хрустели осколки и щепки, оставленные после побоища. На покареженных взрывом воротах, может, где-то и была приклеена ментовская печать, но на входе в дом не было желтых лент, а на полу я не видела очерченных белым контуров тел, что было странным. Не могла же Роза все это прибрать?

Осторожно, чтобы не зацепить еще не высохший лак, я приоткрыла один из ящиков туалетного столика: в бархатном чехле так и лежала оставленная мною парюра с голубыми бриллиантами, поверх которой я клала набор с красными бриллиантами, которые мне дарил Борис. Разве не чудеса, что они были на месте?

Неужели за домом кто-то присматривал целый год? Но кто? И зачем?

Борис занял его после того, как организовал убийство моего отца, но новый хозяин города в нем не жил.

Брезговал? Или же нового хозяина не было?

Я так многого не знала и вообще сильно рисковала, возвращаясь именно в этот дом. Если меня смогли найти на другом конце страны, то здесь тем более могли найти.

С другой стороны я не собиралась прятаться. Не то, чтобы я собиралась просто ждать, когда ко мне придут, что вообще в мои планы не входило, но если кому-то так нужна была вдова бывшего хозяина города… Что ж, он или они ее получат в лучшем виде.

Этот дом… Эта комната… Они хранили отголоски многих моих слов, обещаний, мыслей, и я не собиралась углубляться в них, анализировать, как и не собиралась бросаться новыми словами и обещаниями. Разве что мыслями… Они будут. Много, но в этот раз иные.

Тогда с Борисом я в чем-то играла, в чем-то подыгрывала, в чем-то была собой. Я за что-то боролась, чему-то сопротивлялась, чему-то уступала, но теперь все было иначе: мне было за кого бороться, было ради кого жить или умереть. Однако, как бы я не била себя в грудь и не говорила, что в этот раз не собиралась ни играть, ни тем более подыгрывать, все-таки я понимала, что сыграть придется, причем максимально жестко и с теми картами, что были у меня на руках и теми, что я собиралась получить.

До возвращения Марты я успела переложить из курточки выключенные телефоны, документы, пистолет и футляр с алмазами в ящик под чехол с парюрой, оставив себе только один камень.

Позавтракав и выпив крепкий кофе, который пришелся, как нельзя кстати, я нанесла макияж с акцентом на глаза, вновь с удовлетворением отметив про себя качество всего, что я покупала при Борисе.

Волосы укладывать я не стала. Они так отросли, что требовали больше времени и сил, чем я готова была отдать, поэтому я просто расчесала их и, побрызгав средством для блеска, прошла к гардеробной.

Черт! Как же я усиралась когда-то за эти тряпки, за всю эту роскошь! Прямо противно!

– Сколько у вас красивых вещей! – присвистнула Марта, заглядывая в битком набитую гардеробную.

– Если бы я еще смогла хоть в одну из них влезть, – пробормотала я, прикидывая про себя, сколько у меня уйдет времени, чтобы подобрать… Кого я обманывала?! Я поправилась хоть и немного, но в вещи той девушки, что была тростинкой в свои двадцать пять, я вряд ли могла поместиться.

– Вы на себя наговариваете! – возразила Марта. – Я вас, конечно, раньше не знала, но не похоже, что вы стали в два раза больше! Ну… – Она спустила взгляд на мою грудь. – Разве что в некоторых местах, – хихикнула она.

– Ты меня утешила! – с наигранным облегчением вздохнула я и шагнула вглубь гардеробной.

Первые числа июня в городе были теплыми, но совсем не жаркими. Температура при солнечном дне едва превышала двадцать градусов, а ветерок охлаждал градуса на четыре, и, надев черные кружевные трусики, я сняла с тремпеля черные зауженные брюки с высокой талией и карманами, стильно, но незамысловато отороченные кожаными вставками.

Надо же… Чудеса продолжались: я не только смогла в них влезть, да еще и не выглядеть коровой, но и даже смогла в них двигаться. Если не придется прибегать к приемам кикбоксинга, то до конца дня брюки должны были продержаться.

А вот насчет черной шелковой блузы я так уверена не была. Несмотря на то, что мне все-таки удалось сцедить не мало молока и даже втиснуться в кружевной бюстгальтер, грудь торчала, как две дыни, готовые в любой момент лопнуть. Даже вены проступили, бегая синими узорами от загорелого участка кожи до более бледного. Кошмар!

Застегнув босоножки, я оставила Марту любоваться тряпками и взяла со столика духи. Их тонкий аромат фрезии острейшим лезвием прошелся по мне где-то на уровне подсознания, вызвав дрожь во внутренних органах, но лучше было пахнуть принадлежностью к мертвецу, чем везде оставлять запах грудного молока, которым от меня обычно пахло.

Задержавшись у столика, я осмелилась посмотреть на свое отражение в зеркале, на котором старалась не задерживаться в ванной, полностью покрытой зеркалами.

Не знаю, что я хотела в нем увидеть…

Я сказала, что больше не собиралась играть или подыгрывать, но, глядя в зеркало, мне снова хотелось спросить свое отражение: а была ли я не собой тогда с Борисом?

Я играла, я подыгрывала, но… Но никогда не была такой уж другой, и все то, что помогло мне выжить, не было высосано из пальца, а было во мне в той или иной степени. Может, от рождения я была хамелеоном – созданием в принципе не способным быть однозначным?