Трагедия русской церкви 1917-1953 гг. - Лев Регельсон

Общее впечатление от личности патриарха Тихона – благодатная наполненность, стремление всегда и во всем, по мере сил согласовывать свою человеческую волю с волей Божественной. Напротив, весь облик митрополита Сергия несет отпечаток своего рода «практического атеизма» – постоянной готовности выделить ту или иную сферу жизни, в пределах которой человеческая воля не нуждается в участии божественной благодати.

Но суть дела – не в личной харизматичности или ее отсутствии. Самое главное, решающее для судьбы Церкви различие: у патриарха Тихона – полнота переживания и осознания институциональной, управленческой харизмы первосвятительской власти; у митрополита Сергия – глубокое непонимание и последовательное отвержение этой харизмы. Хорошо зная психологию церковного народа, митрополит Сергий не мог грубо и прямо отрицать ее существование. Его концепция была достаточно изощренной и потому представляла особый соблазн для церковного сознания.

Сущность лжеучения митрополита Сергия – в разделении мистического и практического аспектов первосвятительской власти. Мистический аспект (в представлении Сергия – чисто символический) выражался в поминовении имени первоиерарха на великом входе во время литургии. Подлинный первый епископ страны – митрополит Петр (утвержденный в этом качестве соборным актом церковной иерархии), отправленный в далекую ссылку, потерял возможность практического управления церковными делами. Несмотря на это, митрополит Сергий настаивал на продолжении литургического поминовения митрополита Петра как первоиерарха, и этим, в согласии со всем церковным народом, подтверждал невозможность какого-либо иного возглавления Русской церкви. Несмотря на это, митрополит Сергий самовольно взял на себя управленческую власть и потребовал, чтобы наряду с митрополитом Петром во время великого входа поминали также и его – как полноправного «соуправителя» Церкви. Таким образом, идея раздвоения, расщепления власти на мистическую и практическую получила свое зримое выражение. Неприятие этой ложной идеи было весьма точно выражено в самоназвании церковных оппонентов митрополита Сергия – «непоминающие». Продолжая поминать митрополита Петра и отказывая в этом митрополиту Сергию, они утверждали истину о том, что мистический и практический аспекты власти неотделимы один от другого.

Поминовение первоиерарха, насильственно отстраненного от церковного управления, предотвращало возможность узурпации власти, тем самым обеспечивая сохранение верности установленному им церковному курсу и, главное, сохранение состава действующей иерархии. Самое существо церковной управленческой власти состоит в праве назначений, перемещений и увольнений епархиальных архиереев. Кто обладает этой властью, тот определяет лицо Церкви и ее стратегический курс в междусоборный период. Все значимые действия первоиерарха подлежат соборному утверждению, ибо полнота власти в православной Церкви принадлежит Поместному собору. Если же сам состав следующего собора будет определяться первоиерархом, даже и вполне законным, но злоупотребляющим своим правом назначения епископов на кафедры, то он тем самым станет узурпатором церковной власти, по сути отменяющим соборное начало Церкви. Это вдвойне справедливо в том случае, когда кто-то из иерархов присваивает себе управленческую власть, не будучи соборно избранным и не обладая первосвятительской харизмой. Если провести параллель между управлением Церковью и обычной тайносовершительной практикой, то незаконные акты первоиерарха можно сравнить с действиями священника, который существенно, принципиально искажает чинопоследование литургии, тем самым делает ее недействительной. Во втором же случае возникает параллель с неким самозванцем, который вообще не является правильно рукоположенным священником, но при этом дерзает совершать литургию.

Определение состава действующей иерархии должно быть осознано как важнейшее церковное тайнодействие, хотя в силу изменчивости и сложности исторической жизни канонические правила осуществления этого особого таинства нуждаются в постоянном соборном уточнении и приспособлении к реальным условиям. Но в любых обстоятельствах несомненно одно – совершать это таинство управления, таинство формирования церковного Тела может лишь первый епископ Поместной церкви, уполномоченный собором и обладающий всей полнотой управленческой харизмы. Епархиальный архиерей в определенном объеме также является носителем этой харизмы: обладая властью назначать, увольнять и перемещать священников, он тем самым совершает тайнодействие церковного строительства в пределах своей епархии. Объем власти епископа и условия ее проявления являются важнейшей составной частью канонического права, реализующего святоотеческие принципы в конкретных условиях церковной жизни.

Неуместным было бы обвинять митрополита Сергия в сознательной ереси, так как четкого учения о природе первосвятительской власти Православная церковь пока не сформулировала. Но субъективное непонимание им этого вопроса не уменьшило разрушительных для Церкви последствий этого непонимания. И остается в полной силе главное обвинение, которое ведущие иерархи предъявили митрополиту Сергию. Это было обвинение в узурпации церковной власти – в том, что он называл себя первым епископом церкви и действовал как первоиерарх, не будучи таковым на самом деле. Он не имел харизмы первосвятительской власти, потому что присвоил себе эту власть самовольно, в нарушение соборного волеизъявления Церкви. Впрочем, митрополит Сергий и не претендовал на такую харизму, считая ее чем-то абстрактным, символическим, лишенным реальной действенности и практической значимости. Охотно уступая этот символ патриаршему местоблюстителю митрополиту Петру, митрополит Сергий полагал, что управление церковной жизнью и составом епископата есть чисто административная, одностороннечеловеческая деятельность, не нуждающаяся в обязательном участии божественной благодати. По его мнению, осуществлять эту деятельность должен тот иерарх, который в силу своих личных способностей, авторитета и стечения обстоятельств получил практическую возможность встать у руля церковной власти. И если митрополит Сергий прав, то все обвинения против него теряют свою религиозную остроту и силу, приобретая всего лишь формально-юридический характер. А в силу чрезвычайности сложившейся ситуации обвинения такого рода сравнительно легко отвести, что и делали митрополит Сергий и его сторонники.

Как показал наш многолетний опыт общения с читателями, они, как правило, не в состоянии отделить главное от второстепенного – во множестве приведенных в книге текстов, содержащих критику в адрес митрополита Сергия. Здесь есть и вина автора, задача которого как раз и заключалась в определении и разъяснении этого главного. Частичное оправдание состоит в том, что, ввиду неразработанности вопроса, наше собственное понимание складывалось (и продолжает уточняться) весьма медленно и трудно, с учетом разнообразных мнений и с опорой на богатый и многосложный опыт текущей церковной жизни.

В силу всего этого мы считаем необходимым, для активизации дальнейшего соборного обсуждения, напомнить здесь некоторые наиболее четкие и энергичные формулировки обвинений религиозно-мистического характера, выдвинутых против митрополита Сергия современными ему иерархами Русской церкви.

Митрополит Кирилл: «Церковная дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным отражением иерархической совести Соборной церкви; заменить же собой эту совесть дисциплина никогда не сможет… Ваши права в Церкви – только отражение прав митрополита Петра и самостоятельного светолучения не имеют. Принятие Вами своих полномочий… ставит Вас перед Церковью в положение только личного уполномоченного митрополита Петра, для обеспечения на время его отсутствия принятого им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви или первого епископа страны».