Зомби идет по городу - Виктор Пронин

– Развяжи меня, – сказал Пафнутьев твердо, но знал – не будет этого. И в самом деле, Амон его слов попросту не услышал.

– Завтра утром твою голову найдут... Где ты хочешь, чтобы ее нашли? Могу выполнить последнюю просьбу. Хочешь – на базаре, в мусорном ящике среди гнилых отходов... Хочешь – в клумбе среди цветов... Очень красиво будет! Твой фотограф, этот алкоголик, хорошие снимки сделает. А хочешь, начальник, найдут твою голову в прокуратуре, а? Прямо на твоем рабочем столе. Очень будет интересно – голова есть, а где же остальное? Ха-ха! – рассмеялся Амон, но как-то мрачно, невесело.

Пафнутьев напрягся, пытаясь хоть немного ослабить путы на ногах, но связали его умело.

– Скажи, начальник, что испытывает барашек, когда режут его на шашлык? Не говори ничего, ты не знаешь. Барашек испытывает счастье и глубокую благодарность человеку, который его режет. Да, начальник, это точно, не сомневайся. Если его режут, значит, он участник общего праздника, несет людям радость, все счастливы, когда кушают хороший шашлык, когда кушают его печень, его яйца, поджаренные на костре... Барашка любят, говорят хорошие слова, пьют вино, улыбаются... а какая у барашка другая судьба? Заболеет и сдохнет где-нибудь в горах. Он будет валяться там, гнить, его кушают черви, растаскивают насекомые. Во все стороны расходится плохой запах, и все бы отворачивались от него, обходили бы стороной, говорили бы про него нехорошие слова. А если бы его задрал дикий зверь? Половину съел бы, половину выбросил, растащили бы его кишки по кустам вокруг... Это было бы лучше? Нет, начальник, барашек должен радоваться, когда видит хороший нож в руках умелого человека.

– Чего же тянешь?

– Звонка жду, – просто ответил Амон. – Должен один хороший человек позвонить. Как будет команда, так мы с тобой быстро все проделаем. Конечно, немножко больно, но недолго, совсем недолго. Самое неприятное ты сейчас, начальник, переживаешь, потом все и быстрее, и лучше. А сейчас ты ждешь, боишься, думаешь, может быть, Амону денег предложить, может быть, перед Амоном на колени упасть, а может, его немного напугать, и он отпустит... Нет, начальник, ничего этого делать не надо. Денег у меня хватает, еще нужно будет – завтра сделаю в десять раз больше. На колени тоже падать не надо... Я в камере на колени падал... Не сжалились. И пугать меня не надо. Поверишь, начальник, – ничего не боюсь. Ничего.

– Кто должен позвонить? – спросил Пафнутьев.

– Сказал бы, но не могу, не моя тайна. Ты его знаешь, ты много про него слышал хороших слов, читал про него, видел его по телевизору... А как зовут... Зачем тебе знать? Вот позвонит, я оттащу тебя в ванную, открою тебе горлышко, все лишнее стечет... Голову с собой унесу, а все, что останется, можно потом. На машине куда-нибудь забросим. К весне найдут.

– Недалеко от рынка со двора неделю назад машину угнали... И человека ножом убили. Сзади ударили, в спину. Твоя работа?

– Моя, – кивнул Амон, глядя на экран. – Он сам виноват... Сидишь с ребенком – сиди. Зачем в чужие дела лезешь? И машина не твоя, чужая машина. И людей не знаешь... Зачем лезешь?

– Наследил ты там, – обронил Пафнутьев.

– Не может быть... Я чисто работаю.

– Наследил, – спокойно повторил Пафнутьев. – Отпечатки пальцев оставил.

– Я ни к чему не касался!

– Касался. А полгода назад, на Никольском шоссе... Когда машина сгорела... Тоже ножом в спину... Твоя работа?

– Давно было, не помню... На Никольском шоссе? Машина сгорела? А, вспомнил... Он плохо поступал... Начал выведывать, высматривать, вопросы задавать... Настоящие мужчины так не поступают.

– А кто это был?

– Не знаю... Зачем мне знать? Но что могу сказать, скажу. Спрашивай, начальник. Ни на одном допросе я столько не скажу. Все выложу, только чтобы было тебе интересно в последние минуты жизни.

Что оставалось Пафнутьеву, как не спрашивать? В этом что-то забрезжило, если не спасение, то хотя бы какая-то оттяжка, отсрочка.

– Ты откуда?

– Ха, сам же сказал, что я с гор. Пусть будет по-твоему.

– Сколько вас?

– Безработных не держим, для дела сколько надо...

– Человек двенадцать, а думаю...

– Правильно думаешь... Я не считал, но что-то около того.

– Кто ваш шеф?

– А ты не догадался? Я же почти назвал его...

– Догадался.

– Вот и хорошо. Теперь ты и сам понимаешь, что жить тебе дальше нельзя.

– Похоже на то... Сколько машин берете в месяц?

– Через день получается. В среднем.

– Куда же вы их столько?

– О, начальник. – Амон поднялся, уменьшил звук телевизора, но совсем не выключил, из чего Пафнутьев заключил, что бесовские пляски на экране Амону не менее интересны, чем разговор с ним, с Пафнутьевым. – В какую сторону ни плюнь – граница. Прозрачная граница, начальник! А там другая милиция, другой прокурор, следователь, гаишник... Деньги все любят.

– И все уходит туда?

– Иногда разбираем, когда есть возможность... Это еще выгоднее, дороже получается.

– Куда же тебе столько денег?

– Мне не нужно, другим нужно... Здесь обойдутся, там потребуются.

– Если деньги не нужны, зачем ввязался?

– Разве это вопрос... Как судьба решила, так и будет. Ты вот тоже ввязался зачем? Не знаешь. И я не знаю. Интересно стало – ввязался. Денег вволю, работа есть, ребята хорошие... Торговать не люблю, воровать не люблю, водку терпеть не могу... В карты не играю... Что остается делать?

– А женщины?

– А! Женщины мне нравятся... Почти все. Но я им не нравлюсь. За деньги идут на что угодно, что ни прикажешь, делают... Но мне так не нравится. А девочку вашу я все-таки трахну. – Амон лениво сунул в рот кусок колбасы. – И не хочется, а надо... Иначе жить не смогу. Все, кто руку приложил к моему позору, свое получат. И друг твой, этот каратист-шмаратист, кто он там, не знаю... Он тоже получит. Знаешь, что я сделаю? Я девочку эту вашу трахну у него на глазах. Чтоб они при этом друг дружке в глаза смотрели. А его в это время тоже будут трахать... Мы кончаем, а они друг другу в глаза смотрят... А на столе твоя голова будет лежать, красиво, да? – Амон рассмеялся.

Пафнутьева пробрала дрожь, но уже не от холода. Он понимал, что Амон все это может проделать. И ничто его не остановит, ни перед чем он сам не остановится. Ему и требуется такое вот запредельное издевательство, чтобы успокоиться и постараться забыть обо всем, что с ним случилось в тюремной камере.

– Прокурора еще в угол посади, чтобы и он все видел.

– Зачем? – удивился Амон. – Прокурор наш человек. Думаешь, он не знает, где ты сейчас? Знает.

– Сообщили? – спросил Пафнутьев.

– А как же... Через час он уже все знал. Правда, адреса не знает... Ни к чему ему это. Прокурор все-таки, неизвестно, как себя поведет.