Сладкая соль Босфора - Эльчин Сафарли

…Ей 37. Мы с ней на «вы». Хотя давно могли перейти на «ты». Она верит в Аллаха. Совершает пять раз в день намаз, соблюдает орудж,[32]посещает мечеть. Мы не только друзья, но и коллеги. Шинай-ха-ным — мой редактор. Кареглазая толстушка с длинными темными волосами. Обожает серебряные изделия, божественный кулинар, имеет дальние азербайджанские корни. Одна воспитывает одну дочь — Синем. Ее личная жизнь не покрыта бархатной завесой тайны. Ее личная жизнь на ладони. Вышла замуж по любви, с годами муж стал не воспринимать ее приверженности к религии. Спустя 10 лет развелись. Тихо, без скандалов. «По всему миру женщин с судьбой, подобной моей, — миллионы. Не комплексую. Можно сказать, горжусь. Выстояла, вернулась к работе, обеспечиваю себя, дочь… Вряд ли когда-нибудь выйду еще раз замуж».

В Шинай замечаю много схожестей с моей мамой. Она тоже Скорпион. У нее такой же встревоженный взгляд, такие же красивые руки с крепкими ногтями… Мы не смешиваем работу с дружбой. Вне работы иные — сплоченные, спокойные, сдержанные. Часто собираемся друг у друга. Болтаем, смеемся, готовим, курим кальян, умиляемся искренней дружбе Синем с Айдынлыг. Не затрагиваем тему религии. Я верю в Бога, не верю в религию. Она верит в Бога, верит в религию. Ее религия осовременена, если так вообще можно сказать о религии. Мы разные люди разных взглядов. Это нормально. Такое бывает…

…В доме поет наша любимая певица Ни-люфер. Последний диск. Вместе с Синем очищаю от шкурок каштаны. Растолстевшая Айдынлыг расположилась у ног. Тем временем Шинай колдует у плиты. Поджаривает на курдючном жире лук, снимает пену с мясного бульона. В кипящих недрах бултыхаются бледно-зеленые шарики алычи. Сегодня готовим кузу чорпасы. Роскошное блюдо с уймой холестерина. Вредно, но вкусно…

При готовке моя турецкая подруга сдабривает пищу историями из собственной жизни. Вкусно, патриотично, капельку грустно. «…Становится смешно, когда слышу, что турчанки для многих забитые женщины с тяжелой ношей ислама. Мы такие же женщины, как и все женщины. Со своими счастьем, любовью, страданиями, радостями. Да, я верующая. Горжусь этим. Верю в Аллаха всем сердцем. Он, кстати, многое мне прощает. Я не покрываю голову, курю кальян, не прочь выругаться. Ну, скажи, как, работая редактором, можно быть безгрешным? Главное — душою, совестью чиста перед Всевышним. Если я хожу в мечеть, это не говорит о моей отсталости. Это моя вера… Я — женщина Турции Ататюрка. Он был первым нашим президентом, в значительной степени изменил положение женщин. С 1923 года женщины стали избираться в парламент. Затем при нем вышел закон о единобрачии… Сегодня турчанки такие же полноправные граждане страны, как и мужчины. Хотя в других городах Турции проблема нарушения прав женщин, конечно, есть. Увидишь, со временем она сойдет на нет…»

…В бульон добавляются каштаны, мелко нарезанный укроп, душистый чабрец, ватные куски отварного мяса ягненка. Ши-най готовит чобан-салаты, взбивает миксером айран. «Ребята, к столу!»

(…Какая разница, о чем или о ком? Неужели, чтобы выговориться, требуется повод?..)

…Город души не окутан исключительно дымкой идиллии. Стамбул, как и все бурлящие мегаполисы, предоставляет шанс стать счастливым немногим. Десятерым из сотни. Стамбул — как лотерея. Или совсем не везет, а если везет, то крупно. Узнаешь о выигрыше не сразу. Чтобы заветный штрих-код стерся, нужно время. Первый день, неделя, месяц в Стамбуле обманчиво безоблачны. Колорит Востока, шум прибоя под аккомпанемент чаек, звучание азана, свобода порывов, могущественная Голубая мечеть… За умелой декорацией сказочного Стамбула затаилось жестокое закулисье большого города. Та самая оборотная сторона медали. Она есть у всех. И у людей, и у городов…

…Бездомные кошки его лучшие друзья. Он кормит их остывшим мясом донера — на утренней прохладе коричневые кусочки покрываются мутно-белым налетом. На откусанном хлебе контуры его помады — жирно-фиолетовой, с блеском… Кошки на улицах Стамбула — толстозадые богини с сытыми глазищами. Настоящие аристократки. Один раз прогонишь — второй раз не подойдут. Развалятся на капоте припаркованной машины, будут сверлить взглядом, мол, жадина-говядина, мог бы угостить… Лохматые создания верны ему. Их не волнует, какой он сексуальной ориентации, какая боль затаилась в душе, какая болезнь обостряется в засыхающих венах. Для них он — друг-кормилец… Одна полысевшая рыжая кошка расположилась на плече, облокотившись толстым телом об его голову в зеленом парике. Менее полная серая бестия нагло уселась на колени, поигрывая со свисающими, бордовыми бусами. Он курит сигарету. Жадно затягивается. Шмыгает носом. Левой рукой кормит верных подруг. Они вяло разжевывают куски баранины — мяукают, чавкают, высунув кончики языков…

…Он — трансвестит. Их в Стамбуле тысячи. Его зовут Хасан. Называют — Эсмераль-дой. 24 года. Полноватый парнишка, совсем не женские черты лица. Сморщившийся шрам на подбородке. Накладные ресницы, тени дождевого оттенка. Много помады. Гладко выбритое лицо под слоем пудры. Белки глаз покрыты тоненькими красными паутинками… Мы познакомились 9 дней назад. Во время утренней прогулки с Айдынлыг. Она, любопытная Варвара, подбежала к Ха-сану, виляя хвостом. Он замер. Спустя минуту протянул бритую руку. Погладил Айдынлыг, грустно посмотрел на меня. «Однажды тоже завел собаку. Дворняжку. Погибла от опухоли, когда мне было 12. На следующий день после моего дня рождения. Ненавижу слово „была“…» — промолвил Хасан хриплым голосом на хорошем турецком.

Заглянул в его глаза. Смятение, усталость, пустота. Больше ничего. Обычно обхожу подобных персон стороной. Не из-за негативного отношения. Между мной и ними — огромная пропасть. Что может нас связывать?.. Совсем недалеко просыпается Босфор, медленно рассветает, солнце готовится к очередному дню. Чувствую, что человек хочет рассказать.

Какая разница, о чем или о ком? Неужели, чтобы выговориться, требуется повод? Присел рядом на камень. Айдынлыг ревностно принюхивается к кошкам. Он предложил сигарету…

…Хасан родом из Тебриза. Два года назад сбежал в Турцию. В летний период работал официантом в Анталии. Пришлось бросить работу. В приличные заведения радикальных трансов не берут. Хасан кинулся на поиски счастья в Стамбул. Добрался. Уже год здесь. Снимает комнату на окраине. Скрывается от закона — виза давно просрочена. Хасан счастье в городе души не нашел. Зато нашел немало клиентов в дешевом баре «Generation». «Клиент на клиента не приходится. Кто-то заплатит хорошо, потом отлупит. Кто-то неплохо отблагодарит, но из-под него живым не вылезешь…» Эсмеральда делится без стеснения. «Это жизнь. У каждого она своя. Прав, аби?» Он снова затягивается сигаретой. Умиляется Айдынлыг. Добавляет «спасибо». За что, спрашиваю? «Еще бесплатно меня никто не слушал». Заливисто хохочет. Два крайних зуба золотые… Жестокая правда жизни. Такое бывает…

…Хасан говорит о тоске. По Ирану, «по этой чертовой, дикой стране». Его ностальгия кофейного цвета. На полотне ностальгии — фотографии пожилой мамы. Зовут — Хабиба. Она не смогла принять такого «проклятого» сына. Выгнала из дому, ругалась, кричала «вон», предварительно закрыв дверь, ставни. В Иране нетрадиционная ориентация — смертельный грех. Женщина один сплошной грех, если родила такого сына… Хабиба ругалась, а потом плакала, обнимая Хасана. Целовала, снова ругала… Мать есть мать.