Oh, Boy! - Мари-Од Мюрай

Она отчаянно искала какого-нибудь лестного определения. Показались-то они ей невзрачными и нелепыми.

— …очень своеобразными, — заключила она твердо.

— Симеон — особо одаренный, — сказала судья с такой гордостью, словно это была и ее заслуга. — Я виделась с директором его лицея, г-ном Филиппом. Он уверен, что Симеон получит степень бакалавра с отличием. И это в четырнадцать лет!

— Удивительно! — восхитилась Жозиана, догадавшись, что г-жа судья неравнодушна к интеллектуальным достижениям. — А средняя сестра?

— Моргана? Она выводит из терпения свою учительницу, постоянно поправляя ошибки, которые та делает на доске.

Жозиана Морлеван рассмеялась, и смех разрядил атмосферу. Почувствовав это, г-жа офтальмолог решила пойти ва-банк: довериться судье как женщине.

— Я должна признаться вам, г-жа судья. У меня такое чувство, что само провидение послало мне этих детей. Вот уже три года мы с мужем пытаемся завести ребенка. Даже прибегли к искусственному оплодотворению. Но увы…

Лоранс склонила голову над досье. Ей-то беременность не грозила, не от шоколада же «Нестле».

— Мне тридцать семь лет, — продолжала Жозиана. — Время уходит…

Лоранс было тридцать пять.

— Понимаю, — холодно сказала она. — Но Барт более близкий родственник детям.

«Барт, она называет его Бартом!» Жозиана чуть ногами не затопала. Почему все больше любят брата? Так было с самого детства, с тех пор, как он влез между нею и матерью. Мать тоже его больше любила. Он всегда был всеобщим любимцем.

— А все-таки, г-жа судья, вы достаточно хорошо себе представляете, что такое Бартельми?

Давняя злость прорвала плотину, унося куда-то далеко пуловеры от Родье и хорошие манеры.

— Он ведь педераст, который снимает себе дружков в ночных клубах! Вы отдаете себе отчет, какой это пример для детей?

Лоранс все более непреклонно поджимала губы. Никто не смеет навязывать ей решения.

— Мадам, — ледяным тоном отрезала она, — я руководствуюсь интересами детей Морлеван. Ничего другого я не принимаю во внимание.

— Ну-ну, а вы не думали о том, что Бартельми попросту опасен для несовершеннолетних?

Намек был гнусный.

— Не говорите потом, что я вас не предупреждала, — заключила Жозиана. — Я, со своей стороны, тоже руководствуюсь интересами детей.

Она вышла, оставив судью, все это время не притрагивавшуюся к шоколаду, в состоянии жесточайшей ломки.

Но встреча ничего не дала. Она только настроила против себя судью. Оставалась социальная сотрудница.

— Я, должно быть, произвела на вас плохое впечатление при нашей первой встрече, — сказала Жозиана Морлеван, усаживаясь напротив Бенедикт.

Они договорились встретиться в одном из ресторанчиков XI округа.

— Да-да, знаю, я бываю невыносимой, — продолжала Жозиана. — Но у меня было чувство, что на меня оказывают давление. Я по натуре очень независима.

Бенедикт кивнула. Она и сама была такая.

— Но я не бесчувственная. Эта ужасная трагедия, которую сейчас переживают дети, глубоко меня взволновала, — добавила Жозиана. — Мне бы хотелось им как-то помочь.

Бенедикт попалась в ловушку. Добрые чувства — это была ее епархия. Она улыбнулась Жозиане.

— Нам действительно очень нужны люди, желающие помочь, чтобы составить семейный совет. Но Морлеваны вели такой уединенный образ жизни, что я пока никого не нашла, кроме няни маленькой Венеции. А эта женщина и читать-то едва умеет…

Жозиана не слушала, но выражение лица у нее было самое заинтересованное.

— Послушайте, а вам не кажется странным доверять детей такому человеку, как Бартельми?

— А? — отозвалась Бенедикт. — Да, я понимаю, что вы имеете в виду…

С судьей она не решилась поднимать этот вопрос. А сейчас попыталась укрыться за общими рассуждениями:

— Знаете, общество развивается, взгляды становятся шире. Есть уже PACS,[4]а скоро, по-видимому, гомосексуальные пары получат право на усыновление.

— Я тоже придерживаюсь широких взглядов, — поспешила заверить ее Жозиана. — И вообще, личная жизнь Бартельми никого кроме него не касается.

Бенедикт, окончательно очарованная, только утвердительно кивала. Терпимость, права всех и всяческих меньшинств — это был ее катехизис. Так что следующие слова Жозианы резко вернули ее с небес на землю:

— Проблема в том, что Бартельми заводит случайные знакомства в ночных клубах и водит к себе кого попало. Вы представляете, как это может повлиять на детей? На маленькую Венецию?

Расстроенная Бенедикт теперь качала головой отрицательно.

— Не надо сгущать краски, — пролепетала она. — Барт ведет себя с детьми вполне нормально. В воскресенье водил их на Диснея. Очень хорошо все прошло.

«И она называет его Бартом», — отметила Жозиана, закипая. Но она не дала воли ярости и приняла озабоченный вид.

— Дай-то бог, чтобы вы оказались правы, — она вздохнула. — Никогда не задумывалась, насколько щекотливое положение у социальных работников. Ведь, в сущности, случись что с детьми — моральная ответственность ляжет на вас.

После этого ободряющего замечания Жозиана расплатилась за кофе и предложила взять на выходные Венецию.

— У меня вилла в Довиле. Девочке хорошо бы проветриться.

Она совсем заморочила Бенедикт голову, и та пообещала поговорить с малышкой.

Дети Морлеван не подозревали об опасности, угрожающей братству. Они узнали только, что Жозиана собирается пригласить Венецию в гости. В субботу директору приюта Фоли-Мерикур позвонил Барт. Венеция забыла у него одну Барби, а Симеон — «Общественный договор». Барт предложил занести их в приют.

— Поцеловать! — приветствовала его Венеция, вскинув руки как ведущая актриса на подмостках.

Все трое Морлеванов набились в каморку девочек, чтобы без помех пообщаться со старшим братом.

— Ничего так семейный склеп, — пошутил Барт. — Держи, одаренный, вот твой талмуд.

Симеон по своему обыкновению сидел на полу спиной к стене. Он протянул руку за книгой. Бартельми уселся на кровать, отодвинув плюшевые игрушки. На другой кровати по-турецки сидела Моргана и пыталась делать уроки. На подоконнике Венеция разложила пятерых Барби.

— Держи, дурилка, вот твоя Барби, — сказал Барт и кинул куклу Венеции.

— Спасибо, — девочка поймала ее на лету. — Она будет заниматься любовью вот с этой, которая без пары.