Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра

Анна подхватила поклажу, вздохнула — и пошла дальше. Мало ли что привидится усталой, запыленной и ужасно голодной девушке. Как привиделось, так и развиделось. Вот и хорошо, подумала Анна.

Чем дольше она шла, тем громче звучали в ее голове две мысли. Хорошая и плохая. Первая: «Господибожемой, какое счастье — я скоро увижу и обниму своего брата!» И вторая: «Какого черта я надела новые туфли… да еще на таких каблуках?!»

Дорога тем временем становилась все хуже — асфальт в трещинах и выбоинах, полных песка, воды и всякой дряни. Чего там только не было: пустые сигаретные пачки, окурки, мятые автобусные билеты, обрывки газет и книжные страницы, фантики от конфет, рекламные буклеты, ржавые винтики и гайки, яблочные огрызки, изломанные чьей-то злой рукой пустые спичечные коробки, линялые тряпки — и плевки, плевки, плевки. Анна брезгливо поморщилась. Смотреть и то противно! Но делать нечего, надо идти.

Внезапно Анна остановилась, как вкопанная. Господи, она же ошиблась! Свернула не туда! Вместо роскошных особняков и пышных, ухоженных садов — мраморные статуи, ажурные кованые ворота и фонари, прелестные дома в их глубине, белоснежные каменные дорожки и, конечно, розы, очень много роз! — вместо всей этой красоты и благодати вокруг нее тянулись жуткие окраины. Слева пустырь с темными силуэтами фабричных корпусов — явно старых и давно заброшенных, с трубами, подпирающими хмурое небо. Справа теснились, жались друг к другу неказистые домишки. Да что там — откровенно жалкие! Свет не горел ни в одном из окошек. Никогда в жизни Анна не видела подобного запустения и убожества, такой неприкрытой, неприкаянной, такой угрюмой… даже не бедности — нищеты. Фу, гадость какая, подумала девушка, отводя взгляд.

Цветов здесь не росло: по обе стороны асфальтовой дороги высились бурьян и совершенно чудовищные, едва ли не в рост человека, разлапистые лопухи. Фонари не добавляли ни уюта, ни защищенности. В их мертвенно-белом свете мир выглядел еще страшней и неприютней. В придорожных кустах кто-то шуршал и копошился, бегал туда-сюда, сюда-туда…

Анна вздрогнула. Кто там? Кто это, кто?! Над ее головой проскользнули три маленьких темных силуэта, а над ее ухом раздался тонкий, жалобный писк. «Нетопыри… о, Господи, спаси и помилуй! Куда же я забрела?» Какие-то нескончаемые декорации к фильму ужасов, брр! И фонари тут есть — о, да! — но чаще разбитые, а те, что светят — не разгоняют тьму, а как будто наоборот, еще сильнее сгущают. Поразительно! В этом кроется какая-то зловещая тайна, думала Анна.

Будь рядом с ней брат — он бы непременно посмеялся над ее страхами, мол, ерунда это — не бойся, не дрожи! И при виде черной кошки, перебежавшей его сестре дорогу — только усмехнулся бы. Обнял бы ее покрепче, погладил по голове — как в детстве — и сказал: все чушь и бредни злых старух, а у тебя, сестренка, все будет хорошо. Иначе — просто невозможно. Я ведь так тебя люблю…

Она вспомнила это, приободрилась, улыбнулась и зашагала веселей. Пейзаж вокруг по-прежнему оставался мрачным, тоскливым и каким-то («Господи, спаси!») кладбищенски-безнадежным. Запоздалых — подгулявших в воскресный вечерок — прохожих ей не попадалось. Ни одиноких, ни в компании. Ни дежурных полицейских патрулей. Да что там!.. даже бродячих собак — и тех не было. Луна, нетопыри да черные кошки — вот кто ее спутники сегодня. Малосимпатичная компания, думала Анна. Но другой — увы! — здесь не было.

Чем дальше она продвигалась, тем страшней и безысходней становились «декорации». Но Анна продолжала идти — из чистого упрямства и глупой надежды: а вдруг эти скверные виды, наконец, сменятся на те, которые она ждала. Как по-волшебству! «Господи, помоги мне! И ты, святая Клара, и ты, святой Фома! Помогите мне в моем пути, сберегите меня и охраните! Умоляю вас, пожалуйста… о, пожалуйста!» Она молитвенно сложила руки, глядя в небеса. Возвращаться назад — о, нет! Нет-нет-нет! На это не хватало ни сил, ни терпения… да и попросту не хотелось. И еще этот чертов сломанный каблук! Она заблудилась? Подумаешь! Господь и святые помогут ей, она найдет приют и ночлег, ей подобающий. Непременно! вот-вот!.. осталось совсем немного — или много, что ж, пускай! Она дойдет, обязательно дойдет… но как же сыро, холодно и мрачно. Как гадко тут пахнет, фу!

Так Анна шла, то молясь вслух, то уговаривая себя. А потом — стала просто считать шаги. Так ей казалось легче, отвлекало от скверных мыслей, страхов и сомнений. И вскоре полная Луна перестала казаться сулящей одну только печаль, только зло и горе.

Анне вновь захотелось улыбаться.

И тут возник новый «мираж». Ажурная каменная изгородь, густо увитая розами. И светло-серый камень, и кипенно-белые цветы казались невесомыми. Анна бросила чемодан, развела руками цветочные плети и приникла к образовавшемуся отверстию.

Прямо перед ней — рукой подать! — маячил хорошенький домик. В капризном и коварном свете луны, он выглядел пряничным — как в одной старой, старой сказке. Возле самого дома стоял фонарь, похожий на гигантский цветок. Он как будто соперничал с Луной — кто лучше осветит входную дверь и ведущую к ней от ворот каменную дорожку.

Не дом, а провал во времени. Какой-то анахронизм, абсолютно неуместный в современном промышленном городе. Даже на его окраине, на отшибе. Вдали от огней фигурных, многоярусных шоссе — обычных и скоростных, от многочисленных ночных кафе и баров, от заводских и фабричных корпусов, окутанных дымом, от сверкающих сталью и сверхпрочным стеклом одиноких небоскребов — убежища банковских служащих; унылых многоэтажек — приюта рабочей бедноты и роскошных «доходных» домов — убежища совсем иной публики; от частных пансионов, интернатов, приютов и казарм.

Неожиданно для себя, девушка вспомнила, как они с братом читали в детстве старую сказку. О детях, заблудившихся в лесу. Долго они блуждали, пока не увидели красивую большую поляну, а на ней — удивительный домик. Анна помнила эту сказку почти наизусть — бог весть почему, они с Патриком читали ее чаще других. А порой даже разыгрывали ее в лицах. Казалось, это было совсем еще вчера… Память Анны внезапно подсказала слова: «Домик-то был не простой, весь сложен из вкусного белого хлеба, пряниками крытый, а в окошки его вставлен чистый леденец».

Они тогда спрятались под стол в библиотеке и опустили бархатную скатерть — чтоб страшнее было. Читали со свечкой и едва не устроили пожар. Когда Патрик, изображая ведьму, начала завывать и корчить жуткие рожи, Анна так сильно