Подземный Венисс - Джефф Вандермеер

Молчание. Ты улыбаешься, смотришь на воду. Что он там видит особенного, чтобы любоваться каждый божий день, год от года? Масляную пленку, остатки топлива грузовых самолетов пятилетней давности? Впрочем, каналы мало-помалу становятся чище. Возможно, в самом пейзаже и нет красоты, а привлекают его как раз голубые струи, которые исподволь вплетаются в красный ковер водяной глади.

— Привет, Николь, — наконец выдает он, и ты опять улыбаешься: над его беспечной манерой говорить, над неизменной привычкой глядеть на море, на витрины за спиной, себе на ноги — только не на тебя.

Каково это — быть объектом поклонения? Неуютно. От его тела исходит жар, который почему-то усиливает гигантская стена перед вами, отрезавшая мир за каналами охлаждения.

Ты подтягиваешь колени, обнимаешь их руками.

— Я здесь не по своей прихоти.

А что это, если не прихоть? Хороша причина: твой чокнутый братец снова влип.

Повисает неловкая тишина, которую нужно прервать:

— Не хотела трепать тебе нервы.

— Ты и не треплешь.

Врет или нет? Всматриваешься ему в лицо: как же оно осунулось. Глаза без искры, глубоко запали в орбиты, словно боятся выдать правду. Печальные глаза. Интересно, они были такими еще до того, как ты подошла? От него несет наркотой или кремом после бритья.

— Как на работе? — спрашиваешь ты.

Полусонные воды канала рисуют отражения ваших лиц в зеленых и оранжевых оттенках. Шадрах поворачивается, и у тебя перехватывает дыхание. Взгляд у него старческий, движения медленные, скупые, настороженные. Однако на самом дне потухших глаз тлеют угли гнева.

— Что тебе надо? — говорит мужчина. — Сколько мы не общались, лет пять? И вот пожалуйста, сижу себе, никого не трогаю, а тут ты, прямо чудо какое-то запоздалое. Не иначе, что-то понадобилось. Спасибо, конечно, за сюрприз…

Ты смотришь в сторону — на дирижабль, парящий подобно кожаной морской чайке, и корабли под солнечными парусами, что заходят в канал.

— Я думала… — произносишь ты. — Думала, вдруг вы недавно виделись с Ником. Мы две недели назад собирались вместе пообедать, а он не пришел. Ни звонка, никакого сообщения. Квартира пустая — только это.

Протягиваешь стихотворение. Шадрах нежно берет его двумя пальцами. Ваши ладони соприкасаются. У него шершавая кожа.

Мужчина глядит на бумагу, шепотом читает первые строчки — и сует записку обратно. По лицу невозможно понять, о чем он думает.

— Ну и?

— Ну и где и когда ты его в последний раз видел? Он, случайно, не упоминал, например, о Квине?

— Нет.

— Что — нет?

— Нет, о Квине речи не было. А встречал я его три недели назад.

— Живого, здорового? Что он сказал?

— Работа. Работу нашел новую.

— На десятом уровне под землей?

— Как? — ошарашенно поворачивается собеседник.

— Остаток на кредитке он потратил на еду три недели назад, на десятом подземном уровне. Я даже не знала, что их так много. Зачем его туда понесло?

Но Шадрах уже снова глядит на воду.

Ты берешь его за левую руку. Грубая, заскорузлая ладонь; ей никогда не забыть четверти века суровой жизни в подземельях. Ты даже не помнила, насколько она узловатая. И странный закрученный рубец на тыльной стороне, у основания большого пальца — мужчина всегда пощипывал его, если нервничал, — так вот, это место побагровело, почти воспалилось.

— Шадрах, ты расстроен, или я ошибаюсь?

Он тут же выдергивает руку.

— Я сделал промашку, Николь.

Великая печаль обвила его холодной змеей, и ладони сжались в кулаки.

— Ты о чем, Шадрах? Ну-ка, объяснись!

Кажется, он готов заговорить, но вдруг устремляет взгляд мимо тебя, и тотчас же в ноздри бьет густое, мускусное, не слишком приятное… Точно так же пахло на квартире у Ника. Ты отводишь глаза от канала: над вами стоит сурикат и внимательно смотрит сверху вниз. В нем около четырех футов роста, но вид получается до нелепого угрожающий. На рыжеватой шкуре белые пятна. Лапы, наполовину преобразованные бионерным искусством в руки, нелепо висят по бокам. Глаза черные и влажные. Ты отворачиваешься: досадно, что у какого-то зверя взгляд оказался сильнее.

Шадрах тебе улыбается, но улыбка выходит слабая, болезненная, как если бы он разрывался между двумя крайностями.

— Ну, то есть, — с трудом цедит мужчина, — не надо было с тобой заговаривать. А брат еще найдется, я даже не сомневаюсь, если тебя это хоть немного утешит.

Он поднимается, наклонившись, берет суриката за лапу и очень скоро теряется в толпе. Со стороны непонятно, кто кого увел. Шадрах не оборачивается, и становится страшно: он ушел насовсем.

Над высокими стенами угасает солнце, и дирижабли, словно гигантские воздушные киты, пуская фонтанчики водорода, спешат причалить на ночь. Розовато-лиловый, электрически красный и металлически зеленый цвета заката безжалостно режут сердце.

Утро приходит с чересчур яркими лучами, бьющими сквозь полутемные окна, блаженной мыслью «сегодня выходной» и стуком в дверь.

Звук повторяется, хотя на улице ни свет ни заря. Накидываешь купальный халат, приглаживаешь волосы двумя взмахами гребня, бормочешь команду кофеварке. Стук повторяется — детский, негромкий, неуверенный. Конечно, это ребенок, а кто еще не дотянулся бы до звонка?

Хватит ломать голову. Хлопок в ладоши, и дверь понемногу становится прозрачной, начиная сверху. Все происходит дразняще медленно. На уровне глаз ничего нет. А ниже — вроде бы синеет, шевелится? Появляются кончики синих ушей и часть не то рукава, не то извивающегося шланга.

— Кто там? — окликаешь ты, хотя это выяснится через несколько секунд.

— Служба доставки, — приглушенно доносится с улицы.

— Какой доставки?

Ответ является во плоти, поскольку дверь становится совершенно прозрачной — разумеется, только изнутри, — а за ней, не стесняясь твоего пристального взгляда, стоят ганеша и сурикат.

На темно-синем ганеше — цилиндр и безнадежно устаревший смокинг. Бедняга сурикат облачен только в собственную шкуру. Сняв шляпу, его спутник одним неуловимым движением перемещает ее из правой верхней руки в правую нижнюю, оттуда в левую нижнюю и в левую верхнюю. Между тем синий хобот извивается любопытной змеей. Глаза сверкают ярким золотом, во рту торчит пара маленьких бивней. Ниже пучится брюхо, короткие толстые ноги заканчиваются сплющенными ступнями.

Незваные гости так похожи на рисованных героев, что ты не удивишься, если они возьмутся тараторить плохо дублированными голосами, двигаться на полуторной скорости, танцевать и резвиться, словно грубо сработанные игрушки. Для развлечения. Для услуг. Потехи ради. Но ничего такого не происходит. Они стоят на пороге, ожидая внимания. Тебя пугает их неторопливая обходительность. Этого танца тебе не понять, этот образец не повторялся слишком часто, чтобы корабельным моллюском прижиться в извилинах твоего мозга. «Николас делал тварей наподобие этих…»