Не смотри в глаза пророку - Сергей Кулаков

Разминая затекшие ноги, он неторопливо двинулся к серому шестиэтажному зданию, на первом этаже которого открылась выставка художника Стасова.

Такого художника Егор не знал. Открытку он получил сегодня и справки навел едва-едва. Но и того, что узнал, было достаточно, чтобы не пропустить означенное в открытке мероприятие.

Стасов этот, по справкам Егора, слыл чудаком, анахоретом, едва ли не сумасшедшим. Но картины писал потрясающие. Они якобы, картины эти, влияли на судьбы тех, для кого писались: одних возносили к богатству и славе, других превращали в полное ничтожество. Кого-то они исцелили-де от смертельного недуга, кого-то, напротив, свели в могилу. В общем, история заманчивая. Сколько там правды, а сколько вымысла, докопаться сейчас было трудно, как пояснили Егору. Но посмотреть стоило. Тем более что сам господин живописец не далее как месяц назад сиганул из окна своей мастерской прямо на тротуар, где и отдал богу душу. А выставку устроили его друзья с целью сбора средств на достойный памятник мастеру и для издания альбома с репродукциями его лучших картин. Опять же общество ожидалось самое-самое.

Последнее обстоятельство и привлекло Егора. В живописи он понимал мало, в основном руководствуясь детским «нравится – не нравится», а чтобы стать высокопарным снобом, благоговейно взирающим на каждый кусок холста, измазанный черт-те чем и клейменный модной подписью, – это он считал ниже своего достоинства.

История сумасшедшего художника тоже была ему не слишком интересна. Таких персонажей в любом большом городе – пруд пруди, а тех, кто в них верит, и того больше. Копаний же в досужих вымыслах ему хватало по роду своей работы.

А вот повидаться с полезными знакомыми он считал своей прямой обязанностью. Все-таки в немалой степени он был зависим от тех, кто составляет столичный свет, а пренебрегать светом опасно. Без натяжки подобное посещение можно было считать служебным долгом. И хоть Егор относился к людям свободной профессии, он никогда не путал свободу с освобожденностью. Быть изумляюще дерзким он позволял себе только в своих романах, в жизни же придерживался благоразумной золотой середины.

Вся площадка перед зданием была забита машинами. «Линкольны», «Ягуары», «Майбахи», «Бентли» и прочий благородный автометалл сбились бок к боку, как стадо гигантских тропических жуков. Чуть поодаль лежал белым ящером «Кадиллак» Великой Певицы.

Егор почувствовал знакомое покалывание в скулах. Эдакий знак готовности к душевной улыбчивости, к взаимному приятию и восхищению. Надо же, сама Великая Певица здесь! Значит, все общество в сборе. Хорошо, что он не поленился и приехал. Хорошо также, что кто-то додумался прислать ему открытку. Он так и не выяснил у курьера, кто был этот добрый самаритянин, но мысленно воспел ему осанну.

По сторонам, маскируясь чугунной оградой, прятались в неброских машинах фотографы. Кое-кто навел было объектив на Егора, но он уже вскочил в двери вестибюля. Относясь к фотокорреспондентам в общем добродушно, он не любил без нужды подставляться под их объективы.

– Ваше приглашение, – сразу за дверью протянул руку бдительный охранник.

Егор достал из кармана открытку.

– Пожалуйста.

Казалось, вестибюль был набит гиппопотамами в черных костюмах. Кое-кого из этих гиппопотамов Егор знал в лицо и дружески кивнул одному, другому.

Второй привратник обманчиво-сонным взглядом прошелся по его фигуре. На его узком лбу косо, как след от топора, бугрилась одинокая складка.

Третий охранник сверился со списком гостей. Он не спешил, понимая, что внимание если не всего мира, то всего привилегированного мирка, им охраняемого, сосредоточено на нем. Он сверил фамилию трижды и только после этого поднял глаза на Егора.

– Руки, – сказал он.

Егор вскинул обе руки в стороны, демонстративно бренча выхваченной из кармана связкой ключей.

Его неспешно проверили жезлом металлоискателя.

– Проходите, – сказал наконец первый охранник и отвел руку.

«Точно шлагбаум убрал», – машинально подумал Егор.

Он сбросил пальто на руки гардеробщика и по спиральной лестнице взбежал на второй этаж. Здесь прошел сквозь еще один заслон охраны и попал наконец туда, куда так жаждал попасть, узрев внизу белый «Кадиллак» Великой Певицы.

Выставка представляла собой широкий длинный зал, разделенный коленчатыми перегородками на три части. В средней, самой широкой, фланировала от картины к картине публика, сплошь, как опытным взглядом оценил Егор, составленная из медийные лиц. Звучала приятная музыка, бесшумно скользили официанты с подносами, предлагали на выбор шампанское, коньяк или виски. Туалеты на дамах были сногшибательные: то там, то здесь вспыхивали россыпи бриллиантов.

Егор на секунду зажмурился, собираясь окунуться в этот поток, но тут на него налетела телевизионная звезда Дина Паприкаки. Не давая себе труда поздороваться, только как-то неопределенно мотнув изящной головкой, она по великосветской моде начала разговор так, будто никогда его не заканчивала.

– Представляешь, Егор, а меня просто замучил мой твиттер, – играя живыми черными глазами, затараторила она, подхватывая его под руку. – Я чувствую себя просто какой-то рабыней. Я все пишу, пишу, чуть не каждые пять минут, как я приняла душ, позавтракала, поехала на съемки, на шопинг, на вернисаж, и думаю, никто этого не читает, а они читают и так активно реагируют, что мне просто неловко. И требуют подробностей, и обсуждают мою жизнь, как будто им мало журналов и тиви, и я не знаю, как мне быть, я просто замучена этим твиттером, это какая-то новая форма зависимости, от которой я не представляю, как избавиться. Ты ведешь твиттер?

Егор, ошеломленный этой лавиной информации, покачал головой:

– Нет.

– И напрасно. Очень помогает пиариться без больших финансовых вливаний. Ты только попробуй и очень скоро оценишь все преимущества этого способа. Все Штаты и вся Европа сидят в твиттерах, а там люди зря тратить время не привыкли.

На стенах через большие промежутки висели небольшого формата картины в скромных рамах. Увидев одну из них, Егор, удивленный, потянулся к ней.

– А, – тут же сменила тему Дина, – ты еще не видел этой мазни? Я думала, здесь что-то стоящее, что-то вроде Дали или Кандинского. Столько было разговоров, мне все уши прожужжали: Стасов, Стасов, новый гений… Я и правда думала – гений. А здесь какой-то соцпримитив, или как там оно называлось…

На картине были изображены фигурки детей, над ними что-то вроде леса, а в нижнем углу угадывались очертания церкви. Тона какие-то кирпично-розовые и грязно-зеленые. На первый взгляд, малевал школьник, не подозревающий, что существует композиция и колорит. Но тут – Егор сразу почувствовал – было подлинное. У него тихонько защемило внутри. В ухо трещала Дина, а он не мог оторвать глаз от странной картины.

– Ну как? – сделав над собой усилие, услышал он. – Я же тебе говорила, мазня. Я и то лучше нарисую. Да что я, мой племянник, такой талантливый мальчик, десять лет, а уже рисует, как Гойя. Знаешь «Капричос» Гойи? Так мой племянник копирует их один к одному. А здесь? Да это даже не картина, это неизвестно что!