Музыкальная шкатулка Анны Монс - Екатерина Лесина

— Здравствуйте, — сказала она, перекладывая поводок в левую руку. — А вы к кому?

— А я к вам, — Игнат Алексеевич улыбнулся.

Ну вот, сразу и стало ясно, что явился он не по собственной воле. Алексей Петрович велел? Или действительно его в конторе допекли? Одна Эллочка чего стоит… но мог бы и не притворяться, что он Ксюшу рад видеть.

— А мы — гулять, — Ксюша потрепала Хайда по загривку. — С собакой.

— Вижу.

Конечно, на кота Хайд никак не был похож. А этот… уставился, смотрит. И Хайд — на него. Он умел разглядывать людей, и те обычно пятились, им казалось, что он на них бросится. Люди не знали, что Хайд исключительно интеллигентен.

— Ваша?

— Моя.

Ну, давай, скажи, что не ожидал увидеть такую собаку. Что, наверное, ее тяжело держать в городской квартире. Что маленьким девушкам приличнее маленьких песиков иметь, декоративных. А этот лохматый и жрет, как не в себя…

Ксюша все это слышала, и не раз.

И отчего она тогда так разволновалась?

Хайд махнул обрубком хвоста, показывая, что знакомство состоялось. А Игнат Алексеевич перевел задумчивый взгляд на Ксюшу и спросил:

— Вы не против, если я присоединюсь к прогулке? Нам надо поговорить.

Это ему надо поговорить. А Ксюше — успокоить нервы и убедить себя, что позвонивший ей тип — просто злой шутник. Или так: весна, обострение у многих, и, значит, ничего страшного в понедельник не произойдет.

А с ним гулять… успокоить нервы — не получится.

Но и грубить нехорошо, тем паче что Алексей Петрович просил ее за сыном приглядеть.

— Это вам, — он протянул ей картонную коробку. — Эклеры.

Из супермаркета, конечно, с масляным кремом, который давным-давно уже не на масле делается и потому слишком сладкий, вязкий и вообще на оконную замазку похож.

— Спасибо, — Ксюша коробку взяла.

Отнесет ее Людочке, в двадцать вторую квартиру. Та сладости любит…

— Мы в парк идем. Вам не будет жарко?

Май в разгаре. И день выдался солнечным. А этот — в пиджаке, и совершенно жутком, шерстяном, с люрексовой нитью. Ксюша и не знала, что такие еще выпускают! Галстук, опять же, смешной, цыплячье-желтого цвета, с красными волнами. Рубашка же — темно-синяя.

Ну вот кто ему одежду подбирает? У Алексея Петровича врожденный вкус имеется. А здесь…

До парка они дошли молча. Хайд вписался между Ксюшей и этим… начальником, которого этакая близость псины ничуть не смутила. Он шел, засунув руки в карманы брюк, насупившись, думая о чем-то своем.

— Сюда, — Ксюша свернула с дорожки. — Там площадка, Хайду есть где побегать.

Тот фыркнул: не в его возрасте предаваться таким глупым забавам.

Как и следовало ожидать, площадка в этот час была пуста. Может, это и хорошо, никто не помешает. И лавочка свободна. Ксюша отстегнула карабин и намордник сняла. Будь ее воля, она бы его и вовсе никогда не надевала на Хайда, но — закон есть закон.

— Не боитесь, что сбежит? — Лавочку Игнат Алексеевич разглядывал с явным подозрением. Чего он ждал? Кнопок, в дереве спрятанных? Ксюша надеялась, что до кнопок и прочих детских глупостей в конторе дело не дошло.

— Он воспитанный.

Хайд отошел на пять шагов и улегся, всем своим видом показывая, что не намерен оставлять драгоценную хозяйку наедине с этим крайне подозрительным типом.

— Мне… я… — Игнат Алексеевич откашлялся и потянул узел галстука, словно тот был завязан слишком туго. — Я хотел бы извиниться за некоторую поспешность… в своих решениях. И я уполномочен предложить вам… Оксана…

Совсем разговаривать не умеет!

— …вернуться на прежнее место.

И уставился на нее, будто это она виновата, что ее уволили.

— Конечно, в качестве компенсации морального ущерба я выпишу вам премию…

— И зарплату повысите.

Не то чтобы Ксюша в деньгах нуждалась, но ведь зарабатывала она их честным трудом. И Алексей Петрович сказал — сразу не соглашаться.

— Повышу. На пять процентов.

— Десять!

Насупился. И сдался:

— Ладно.

— Тогда хорошо, — все-таки шкафы, наверное, обождут. В конце концов стояли они пять лет без Ксюшиного внимания, постоят еще пару месяцев, до отпуска. — В понедельник я выйду на работу.

Он кивнул и выдохнул, как ей показалось, с облегчением. И вроде бы он мог бы и уйти, но нет — сидит, ждет чего-то.

— Здесь тихо, — Игнат Алексеевич стянул пиджак. — И мирно как-то…

— Это сейчас. Ближе к вечеру народ соберется… вообще, Хайд по характеру скорее Джекил. Мирный до невозможности… он раньше спасателем работал. А когда постарел, папе предложили его забрать. Иначе его усыпили бы… жалко.

Хайд закрыл глаза, притворяясь спящим. Только обрубки ушей подрагивали.

Из головы ее почему-то не шел тот телефонный звонок.

— А… — Ксюша покосилась на начальника. — А в конторе все нормально?

Нет, она, конечно, знала, что в конторе все совершенно ненормально, иначе он в жизни бы в ее дворе не появился, но, если что-то сверхординарное случилось, Игнат Алексеевич ей об этом скажет.

Должен!

Он вздохнул и буркнул:

— Нет. Они… я понятия не имею — чего им надо?! Они у меня вот где сидят, — он рубанул ребром ладони по горлу. — Издеваются…

— Рассказывайте!

Ксюша подумала, что сейчас ее снова уволят — за чрезмерное любопытство, но нет: Игнат Алексеевич принялся рассказывать, громко, эмоционально, еще и руками размахивал, будто ветряная мельница. Он разом растерял всю свою начальственную спесь, и это Ксюше понравилось.

Хайд, приоткрыв глаз, за чужаком следил. Так, на всякий случай.

— Ну вот что я сделал не так? За что они меня ненавидят?!

Возмущение и обида его были настолько искренними, что Ксюша с трудом сдержала улыбку.

— Игнат Алексеевич…

— Игнат.

Надо же, какое вдруг доверие!

— Игнат, — поправилась Ксюша. — Во-первых: Виктория Павловна. Вы запретили ей разговаривать с дочерью, а у той вечные проблемы, и Виктория Павловна за нее волнуется. Переживает! А когда она переживает, то не может сосредоточиться на работе. И начинает мешать всем остальным.

Кивнул Игнат и, развязав галстук, сунул его в карман рубашки.

— Во-вторых, Стас. У него золотая голова. Он об этом знает. И еще, он очень самолюбивый. Его хвалить надо, подчеркивать, что он очень важен для конторы. Ну и позволять иногда… всякое.

— Какое?