У вас семь новых сообщений - Стюарт Льюис

Закончив, мы смеемся, и тут заходит его мама. Пожалуй, лучше всего ее характеризует слово «натянутая». У нее натянутое лицо, одежда плотно ее облегает, и волосы так стянуты на затылке, что, кажется, это причиняет ей боль. Но когда она улыбается, я вижу: она очень привлекательна.

– Не хотите перекусить?

– Нет, спасибо, – в один голос отвечаем мы.

Она улыбается и внимательно смотрит на меня.

– Ужин через час, Олли. Ты к нам не присоединишься, милая?

– Не нужно беспокоиться, может быть, в следующий раз, спасибо, – отвечаю я.

Когда она уходит, Оливер говорит:

– Лучше не надо. Сегодня готовит она, и обычно это какая-нибудь здоровая еда вроде макарон с сыром. Только с таким, который вовсе и не сыр.

Меня это забавляет. Он убирает виолончель и думает о чем-то другом. Я подхожу к нему и жму ему руку, как взрослая.

– Спасибо.

– Не за что.

В дверях он окликает меня:

– Мне жаль, что так вышло с твоей мамой. Она всегда была добра ко мне и выглядела такой загадочной. Иногда я думал, что было бы здорово, будь она моей мамой.

Он выглядит таким беззащитным. Я сама не могу поверить в то, что это делаю, но подхожу к нему и говорю:

– Знаешь, если бы она была твоей мамой, мы были бы братом и сестрой, а значит, я не могла бы тебя поцеловать.

Теперь краснеет он.

Вместо того чтобы поцеловать его, я касаюсь его кудрей – они еще мягче на ощупь, чем я представляла. Как у мальчика могут быть такие невероятные волосы?

– Пока, Оливер.

– Увидимся, Пятнадцать.

Отец подходит к двери моей комнаты – пора ехать в боулинг. Мне кажется, что наша традиция, которую я всегда любила, устарела.

– Может, сходим в кино?

Отец не ожидал этого, но он просто поправляет очки и говорит:

– Отлично. Что хочешь посмотреть? Комедию? Триллер?

– Что-нибудь романтическое.

Водитель отвозит нас в центр. Пока мы стоим в очереди, я не могу перестать думать о пушистых волосах Оливера и о том, какой у него мягкий взгляд. Папа чувствует это.

– Так что у тебя с Оливером?

Я никогда не говорила с отцом о мальчиках. Ни разу с пятого класса, когда Эдвард Ноубл пытался поцеловать меня на школьном дворе, а я ударила его ниже пояса. И сам он никогда не пытался заговорить со мной на эту тему. Может, он думает, что я лесбиянка.

– Ничего особенного, но мне понравилась его сестра.

– У него нет сестры.

– Черт!

Мы садимся у прохода. Даже папа, который терпеть не может Хью Гранта, кажется, получает удовольствие от фильма. Я вспоминаю, как в детстве думала, что происходящее в фильмах может случиться на самом деле. Разумеется, иногда это так, но этот фильм оказался современной сказкой, в которой мечты воплощались в реальность без проблем и усилий. Но из-за своего увлечения Оливером я настолько проникаюсь фильмом, что начинаю плакать.

После кино мы стоим в очереди в «Пиццерию Джона». В зале так шумно, что приходится кричать. Но меня эта атмосфера успокаивает. Погрузившись в какофонию чужих голосов, я чувствую, что ухожу от реальности. Так же, как при просмотре фильма с Хью Грантом.

Мы возвращаемся домой, папа останавливает нас у порога и говорит:

– Ты так быстро сбежала утром, что я не успел вручить тебе подарок.

Он лезет в шкаф и достает оттуда большую коробку. Судя по сложности упаковки, ее заворачивали в магазине. Тайл вбегает в кухню и запрыгивает на табуретку. Подарки всегда собирают зрителей.

– Подожди! – останавливает папу Тайл. – Сначала я.

Он лезет в карман и достает маленький конверт из манильской бумаги.

– Дядя Ричард всегда говорит, что лучшие подарки – те, которые дарят в конвертах.

Я открываю его и вынимаю маленькую белую карточку. Зеленым маркером на ней написано: «Этот сертификат дает вам право на один массаж ног и два домашних печенья. Тайл Кловер». Я улыбаюсь и целую брата в лоб.

Отцу явно не терпится, чтобы я поскорее заглянула в коробку. Внутри, не могу поверить своим глазам, лежит старинная камера, о которой я всегда мечтала – такая, где надо прятать голову под черную ткань, чтобы сделать снимок. К ней прилагается оригинальное руководство, деревянный корпус сливового цвета, листы пленки размером с кусок хлеба – она великолепна.

Я обнимаю отца, и он краснеет.

– У тебя всегда были к этому способности. С тех самых пор. – Он опускает руку на уровень своего колена.

Он прав. Фотографировать мне нравилось с третьего класса. И за исключением коллажа, который мы сделали с Рейчел, не людей. По большей части меня интересовали здания, текстуры и какие-то необычные природные явления. Естественное, выглядящее неестественным. Я не показывала свои снимки почти никому, но кабинет папы весь ими оклеен. Есть очень неплохие, но большая часть, конечно, выглядит совершенно по-любительски. Говорят, что появление цифровых камер убило романтику искусства, поэтому я предпочитаю пленку. Раньше я пользовалась отцовским «Кодахромом», и папа даже устроил для меня фотолабораторию, но потом меня захватил мир «Фотошопа». Теперь, когда у меня есть эта камера, я снова начну пользоваться лабораторией. Я так благодарна папе, что готова задушить его в объятиях.

– Надо ее испытать!

Поднявшись в комнату, я собираю штатив, прикручиваю к нему фотоаппарат и направляю объектив на улицу. У Оливера горит свет, целых двадцать минут я жду его появления и делаю свой первый снимок.

Утром Тайл делает обещанный массаж ног. Несмотря на то что еще слишком рано для десерта, я съедаю печенье. Тайл ведет себя как профессиональный массажист. Заканчивая с левой ногой, он вздыхает:

– Ты собираешься замуж за Оливера из дома напротив?

– Нет. У нас план получше, мы хотим сбежать. На Фиджи.

– Это где?

– Это остров.

– Там есть кокосы?

– Полно.

– Тогда будьте осторожнее. Каждый год тысяча девять людей погибает от того, что им на голову падает кокос.

Тайл начинает водить костяшками пальцев по подошвам. Я запрокидываю в наслаждении голову и съедаю печенье.

В дверях он оборачивается. Я понимаю, сейчас он опять станет серьезным.

– Что-то не так со смертью мамы.

Я выпрямляюсь.

– Что?

– Не заставляй меня это повторять, – говорит он и закрывает дверь.