Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799-1800 - Александр Чудинов

«Солдат Революции, я взял в руки оружие только для того, чтобы завоевать свободу и отбросить врагов от наших границ. Свобода завоевана, враги далеко от наших границ, родина довольна, а я служил только ей. Я не хочу быть и никогда не стану покорным исполнителем какого-либо плана завоеваний, способного хоть на миг отсрочить счастье моих сограждан».

Очевидно, война утратила в глазах Клебера всякий смысл, когда превратилась в откровенно завоевательную. Он и раньше испытывал острую неприязнь к «власти адвокатов», которые отправляли на эшафот заслуженных генералов одним росчерком пера и морили голодом солдат на передовой, наживаясь на махинациях с поставками. Теперь же, когда внешняя опасность Республике более не угрожала, он и вовсе не видел смысла им служить. Если многие военные продолжали делать это из честолюбия или корысти, то Клебер был свободен и от того, и от другого. Мы видели, как легко он отказывался от всех предложений занять пост главнокомандующего. Что же касается денег, то свое отношение к ним он так сформулировал 15 мая 1798 г. в одном из частных писем:

«Богатства я совершенно не жажду. Лишний обол, к тому же неправедно приобретенный, разрушит мое состояние счастья и всю мою философию. Если я перечислю вам, мой верный и надежный друг, все те преимущества, которые мне дает моя бедность во время этой политической бури, громы и молнии которой, направляемые жадностью и завистью, настигли и поразили, а также продолжают настигать и поражать столько невинных жертв, то вы сами настоятельно попросили бы меня никогда от нее не отказываться. И я буду сохранять ее всегда».

Оставив армию, Клебер сначала отправился в Страсбург, а затем в Париж, где поселился в квартале Шайо (сегодня там заканчивается проспект Клебера, идущий от площади Звезды). Он жил тихой, неприметной жизнью, избегая общения с политиками и поддерживая отношения преимущественно с такими же, как он сам, «отставниками» - Журданом, с которым помирился, и Моро, который после заключения Леобенского мира тоже ушел из армии.

Однако известность Клебера была слишком велика, чтобы о нем так просто забыли. Его стремление дистанцироваться от власти казалось ей подозрительным, и за ним внимательно наблюдали. Да и в армии у Клебера имелись недоброжелатели. Тот же Гош, находясь уже одной ногой в могиле, отправил после произведенного Директорией антироялистского переворота 18 фрюктидора V года Республики (4 сентября 1797 г.) донос властям на Клебера, требуя покарать того за «роялизм». Впрочем, эльзасцу опять повезло, и волна захлестнувших Париж репрессий прошла стороной. Тем не менее, по свидетельству д’Эрикура, Клебер в те дни постоянно держал при себе пару пистолетов, чтобы застрелиться в случае попытки ареста.

В последующие три месяца, однако, произошли события, заставившие Клебера прервать уединенную жизнь и вернуться на военное поприще.

В Париж 26 октября 1797 г. из Итальянской армии прибыл генерал Бертье с известием о том, что ее главнокомандующий Наполеон Бонапарт подписал восемью днями ранее с австрийцами мирный договор в Кампо-Формио. Это означало, что Первая антифранцузская коалиция прекратила свое существование. Теперь Французской республике противостояла одна лишь Англия. В тот же день Директория постановила создать армию для высадки на Британские острова и поручить командование ею Бонапарту.

5 декабря в столице появился и сам Бонапарт, немедленно приступивший к подготовке новой кампании. Стремясь собрать под свои знамена весь цвет французского революционного генералитета, он решил привлечь к экспедиции и Клебера, что, надо сказать, было совсем не удивительно. После того, как Журдан стал депутатом, Моро ушел в частную жизнь, Пишегрю примкнул к роялистской эмиграции, Марсо нашел смерть от австрийской пули, а Гош - от чахотки, во французской армии не оставалось больше ни одного генерала, способного по заслугам и известности сравниться с Клебером. Более того, по своему боевому опыту и количеству одержанных побед эльзасец превосходил тогда даже Бонапарта, имея за плечами пять полноценных военных кампаний, тогда как у корсиканца, если не считать мимолетного тулонского эпизода и подавления вандемьерского восстания, их было только две - в Италии 1796-1797 гг. Правда, Клебер, в отличие от Бонапарта, никогда не занимал на постоянной основе должности главнокомандующего, но, как мы видели, только потому, что сам этого не хотел. Командовать же ему порою доводилось и гораздо большими силами, чем те, что в 1796-1797 гг. составляли Итальянскую армию, и чем те, что предназначались теперь для высадки в Англии.

Не будучи лично знаком с Клебером, Бонапарт отправил для разговора с ним генерала Луи Максимилиана Каффарелли Дюфальга. Потомок давно офранцузившегося итальянского рода, военный инженер Каффарелли ранее воевал под командованием Клебера в Самбро-Маасской армии, в кампанию 1795 г. потерял ногу, но заменил ее деревянным протезом и продолжил воинскую службу. Теперь ему предстояло возглавить инженерные войска в армии, предназначенной для высадки в Англию. Каффарелли убедил Клебера встретиться с Бонапартом.

Этот момент мне хотелось бы осветить как можно более подробно, поскольку личные отношения Бонапарта и Клебера окажут во многом определяющее влияние на судьбу забытой армии, но имеющиеся у нас источники, к сожалению, не позволяют сделать это с удовлетворительной степенью достоверности. Об их первых встречах мы знаем только со слов Бонапарта, произнесенных много лет спустя на острове Святой Елены и записанных генералом А. Г. Бертраном. Впервые бывший император коснулся этой темы в разговоре 31 августа 1816 г.:

«Клебер еще до установления Империи предлагал мне возглавить государство: “Вы, Моро и я - мы же прогоним этих каналий, не беспокойтесь”. Но я не считал, что ситуация созрела, и к тому же был искренним республиканцем. Я не слишком хорошо понимал, как далеко они готовы зайти, и, возможно они сами этого не знали, если вообще не были жертвой обмана Бурбонов или их агентами».

В январе 1819 г., вспоминая о Клебере, Наполеон опять коснулся того же сюжета:

«Он не любил Революцию. Когда [я] вернулся из Италии, они с Каффарелли хотели захватить власть, видя в ней лишь средство быть на виду (paraître), иметь женщин и деньги. Он пользовался поддержкой Сийеса. Он сказал мне: “Я дам вам Рейнскую армию. Ну да вы ведь и сами можете сделать всё, что захотите, имея Итальянскую армию. Что вас пугает?”».

А. Лоранс принимает эти утверждения Наполеона за чистую монету, однако, на мой взгляд, бывший император, ведя на острове Святой Елены свою последнюю битву - за место в памяти потомков, в данном случае все же выдавал желаемое за действительное. Ни Моро, ни Каффарелли, ни Клебера уже не было в живых, а потому опровергнуть его они не могли. В трактовке же Наполеона все трое выглядят, с одной стороны, «брюмерианцами до брюмера», то есть тем самым освящают своими именами его будущий переворот, с другой - людьми, в отличие от него самого лишенными государственной мудрости, не слишком далекими и готовыми пожертвовать Республикой ради низменных интересов. Однако, как мы видели ранее, Клебер отнюдь не стремился к богатству, да и в отношениях с женщинами проблем не испытывал, а потому едва ли ради всего этого стал бы затевать государственный переворот. Кстати, и к «Рейнской армии», точнее - к Рейнско-Мозельской, он, в отличие от Самбро-Маасской, прямого отношения не имел и вряд ли стал бы так уверенно обещать ее поддержку.