Живу тобой одной - Стефани Блейк

– Наверху полно одежды, ночные рубашки тоже есть. Это одежда моей жены. Она была такая же худенькая, как и ты. И очень гордилась своей внешностью. Там есть все, что тебе понадобится.

Она смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами.

– Но это же ее вещи! Вы считаете, что это нормально? Вы не возражаете?

– Не возражаю.

Он крепче сжал ее руку.

– Но что сказала бы она?

– Ее больше нет. Она умерла.

Нат сжал ее руку с такой силой, что Келли поморщилась.

– Мне больно!

Он выпустил ее руку. Поднял свою к глазам, долго смотрел на нее.

– Прости… Просто… прикосновение женщины… Так давно этого не было… Прости старика…

– Нет! – прошептала она. – Вы совсем не старик.

– Мне за семьдесят! И я давно не чувствовал ничего подобного.

– Возраст ничего не значит. Все зависит от того, насколько крепко сделана вещь. Мраморная плита на кладбище… ваш дом… эти стены, полы, стол. – Она положила руки на дубовый стол.

Он все смотрел и смотрел на свою заскорузлую ладонь со ссадинами, мозолями, вздувшимися венами, с черной сланцевой грязью под ногтями.

– Я старый человек.

Она наклонилась вперед, взяла его руку в свои, приложила к груди.

– Вы говорили о женском прикосновении. Прикоснитесь же ко мне.

Она расстегнула перламутровые пуговицы на платье и спустила его с плеч. Спустила бретельки. Притянула его руку к груди, наклонившись еще больше вперед, чтобы он мог почувствовать ее тяжесть.

Глаза Ната затуманились. Дрожащими пальцами он осторожно сжал ее кожу.

– Старый человек не должен даже думать о таком, – хрипло проговорил он.

– Вы старый, Натаниэль?!

Она улыбалась нежной улыбкой, приободряла, звала его. Хрупкая рука скользнула к ширинке на его брюках, расстегнула пуговицы. Как зачарованный, он наблюдал за движениями ее ладони, потом за тем чудом, которое она совершила.

– Видишь, Натаниэль! Ты не старик, ты мужчина.

Не отнимая руки – так же как и он не отнимал ладонь от ее груди, – она подошла к нему, подняла юбку до талии, раздвинула ему бедра своими ногами, прижалась губами к его уху.

– Я тоже кое-что знаю из твоей Хорошей книги… Я твоя жизнь, твое воскрешение.

Хэм вернулся в дом уже после десяти. Поднялся вверх по крутой лестнице с черного хода. Холл тускло освещала керосиновая лампа, стоявшая на столе у стены. С минуту Хэм помедлил, прислушиваясь, глядя на закрытую дверь комнаты отца. Потом с болью взглянул на приоткрытую дверь напротив – бывшую спальню матери. Снизу из щели виднелась полоска света, слышался женский голос, тихо напевавший что-то. Хэма охватила тоска. Сколько раз вечерами он входил в эту комнату, ища у матери утешения и находя его в одном ее присутствии.

«Мама!» – едва слышно прошептал он. В полутьме, ослепший от отчаяния, он наугад прошел к себе в комнату, закрыл дверь и прислонился к стене. По лицу его текли слезы.

Он зажег лампу на столике у кровати, налил воды из фарфорового кувшина в эмалированный тазик, стоявший возле умывальника в углу комнаты. Три года назад Нат построил на первом этаже ванную комнату, с ванной, водопроводом и туалетом. Она находилась рядом с кухней, у лестницы черного хода. И, тем не менее ежевечерний ритуал умывания в спальнях никогда не нарушался. Под каждой кроватью имелся также и ночной горшок с крышкой, однако ими практически не пользовались, разве что в очень холодные зимние ночи, чтобы не спускаться в ночной рубашке по длинной, продуваемой сквозняками лестнице.

Хэм по своей всегдашней привычке разделся догола. Прежде чем лечь в постель, остановился перед зеркалом, отстраненно глядя на свое отражение. Длинные мускулистые руки, мощная грудь, широкие плечи, плоский живот, узкие бедра…

В дверь кто-то тихонько постучал. Хэм вздрогнул от неожиданности.

– Кто там?

– Это я, Келли. Можно войти? – Голос ее звучал как нежная, горячая ласка.

– Нельзя! – крикнул Хэм. – Я уже в постели.

– Я услышала какие-то звуки… Мне показалось, что вам плохо. С вами все в порядке?

– Да-да! Я… – Он не мог придумать, что ей ответить.

– Я вхожу, – решительно произнесла она.

Хэм задул лампу, прыгнул в кровать, натянул тонкую простыню до подбородка.

Дверь распахнулась. Девушка стояла на пороге. В руке она держала лампу, горевшую ярким светом. Глядя на нее, Хэм ощутил странное чувство, от которого волосы у него на шее встали дыбом, как шерсть у испуганного котенка. На какую-то секунду ему показалось, что он видит в дверном проеме свою мать, с длинными волосами, рассыпавшимися по плечам, в тонкой шелковой ночной рубашке до полу с наглухо застегнутым воротом.

Она словно плыла по комнате. Ступни ног были скрыты под пышными складками. Медленно подошла к его кровати.

– Ты плакал, Хэм. Я слышала. Может, ты заболел?

Хэм лежал, весь напрягшись, крепко сжимая простыню у шеи обеими руками.

– Я… я… Нет, ничего. Мне просто приснился плохой сон. Со мной это часто бывает.

Она наклонилась, заглянула в его глаза и улыбнулась. Пламя от лампы, с его причудливой игрой света и тени, меняло черты ее лица. Теперь оно казалось недобрым, распутным, каким-то нереальным.

– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе, Хэм?

Она положила свою маленькую белую руку на его напрягшееся бедро. Хэм ощутил прикосновение сквозь простыню, будто Келли коснулась его обнаженной кожи. Пламя отражалось в ее глазах, как два огненных язычка.

– Нет! – Весь дрожа, он рывком поднял колени. – Я просто устал. Оставь меня в покое.

Он отвернулся на бок и закрыл глаза. Больше он не услышал ни единого слова, ни единого движения, однако, открыв глаза через некоторое время, увидел, что комната пуста.

На следующий день Нат повел Келли к каменоломне. Они шли по туннелю, проложенному в лесу и круто поднимавшемуся к горной вершине. Остановились на последнем, самом высоком, уступе, глядя на гигантский кратер. Человеку понадобилась сотня лет, чтобы пробить его киркой и резцом в твердой горной породе. В трещине, у нижнего края карьера, из поды подземных источников образовалось озеро. Его кристально-чистая водная поверхность сияла в лучах солнца, как отполированное серебро.

Нат обнял девушку за талию, по-хозяйски сжал ее локоть.

– Вчера ты говорила о корнях, о том клочке земли, которым так дорожишь. Взгляни-ка на это! – Он провел свободной рукой по воздуху с запада на восток. – Все, что ты можешь охватить глазами, – это все мое. И внизу, до самой реки, тоже моя земля. Ну как, впечатляет?