Процессы о колдовстве в Европе и Российской империи - Яков Канторович

Улики, на основании которых велось преследование, были большею частью вроде следующих: один уверял, что на подсудимую давно уже смотрят в деревне подозрительно; другой показывал, что прошедшим летом разразилась гроза как раз в то время, когда подсудимая возвращалась с поля; третий, присутствуя на свадьбе, почувствовал внезапно боли в животе, а впоследствии оказалось, что подсудимая в это время проходила мимо; у четвертого после ссоры с нею заболела скотина, и невежа-врач объяснил эту болезнь «ночной порчей», следствием колдовства.

Чаще всего обвинение основывалось на факте вреда, будто бы причиненного подсудимой свидетелю лично или его имуществу. Причинную связь находили в таких случаях удивительно легко. Если у крестьянина заболевало дитя или скот, если урожай пострадал от града и ведьма под пыткой сознавалась, что она с помощью дьявола нанесла порчу дитяти, скоту или производила град, то все было ясно. Причинная связь между фактом порчи и сознанием ведьмы не подлежала никакому сомнению, и участь ведьмы была решена. Достаточно было подозрения, что обвиняемая только пожелала кому-нибудь неприятностей, и если затем с ним действительно что-либо неприятное случалось, то было ясно, что виновата ведьма. Если подсудимая прикасалась к человеку, который впоследствии заболевал, то доказательство ее виновности было налицо.

В одном процессе в вюртембергском городке Мёкмюль в 1656 году подсудимая была подвергнута пытке, созналась в возведенных на нее обвинениях и была казнена. Главными фактами, на которых основывалось обвинение, были следующие: один крестьянин, укравший у подсудимой мешок и употребивший его для заплаты своих брюк, получил боль в колене; другому крестьянину подсудимая дала поесть пирога, после чего ему стало дурно; у третьего, наконец, после ее угроз заболел бык.

В одном австрийском городе сожгли двух женщин за то, «что они летом много бродили по лесам, ища коренья».

В одном процессе 1665 года свидетельница показала, что подсудимая обтерла себе рот после причастия при обходе вокруг алтаря. На основании одного этого показания подсудимую обвинили в намерении превратить вынутый изо рта кусочек просфоры в колдовские средства и присудили к смертной казни.

Народное воображение было отравлено этими обвинениями, и вся сила его была направлена исключительно к отысканию следов дьявольской порчи. Всякий несчастный случай, где бы он ни происходил, приписывался влиянию дьявола и указывал на существование ведьмы — виновницы его. Опасность быть обвиненной в колдовстве угрожала в одинаковой мере невиннейшему человеку и величайшему злодею, так как подозрение могло пасть на каждого. Случалось ли где-нибудь несчастье, наступала ли засуха, уничтожала ли гроза урожай, появлялась ли эпидемия, заболевал ли кто-нибудь без видимой причины — во всех этих случаях в народе существовало твердое убеждение, что это дело появившейся в данной местности ведьмы, и каждый старался выведать, в чьем лице скрывается эта ведьма или колдун.

Если кто-нибудь стоял один в поле во время грозы, как раз на том месте, где она прежде всего разразилась, то его уже сильно подозревали — потому что для чего ему было там стоять, если он не хотел вызывать грозы? Если женщина хвалила или ласкала скотину, заболевшую впоследствии, или если она внезапно заговорила с человеком, или исподлобья на него посмотрела и он заболевал, то виновницей этих заболеваний была несомненно эта женщина. Дурные слухи об этой женщине создавались очень скоро: кто-нибудь выражал подозрение под секретом своему соседу, тот передавал дальше, и вскоре о заподозренной женщине утверждалась общая молва, что она ведьма, и она уже была готовая жертва для инквизитора.

Раз существовало подозрение, все считалось знаком виновности. Если подозреваемый любовью к порядку, прилежанием и бережливостью сбил себе кое-какой достаток, то это значило, что дьявол бросает ему целыми мерками червонцы через трубу; если же подозреваемый был известен как легкомысленный человек и мот, то, конечно, от человека, который водится с дьяволом, лучшего и ожидать нельзя. Если он часто ходил в церковь, говорил с отвращением о ведьмах и волшебниках, то это значило, что он лицемерием хочет отвлечь от себя подозрение; если же он когда-нибудь осмелился выразить сомнение в существовании ведьм, то это, конечно, служило безусловным доказательством его связи с дьяволом.

Ничтожнейшее обстоятельство могло навлечь подозрение. Если кто-нибудь поздно вставал по утрам, то из этого заключали, что его утомляли ночные оргии ведьм. Если у кого-нибудь на теле оказывались язвы или какие-нибудь следы, происхождение которых было неизвестно, то их приписывали дьяволу, с которым подозреваемое лицо в сношениях.

Если подсудимая была испугана при ее задержании, то это служило явным признаком ее вины; если же, напротив, она сохраняла присутствие духа, то вина ее была еще более налицо, потому что кто, кроме дьявола, мог ей дать это присутствие духа.

Если женщина была веселого нрава, ее веселость предубеждала против нее и объяснялась веселыми похождениями ее с дьяволом; если, напротив, она была всегда печальна, это свидетельствовало о том, что у нее обстоит нечисто. Некая вдова Вейланд возбудила подозрение тем, что расхаживала с очень печальным видом. Привлеченная к суду и допрошенная, она ответила: «Я вдова, отчего же мне не быть печальной?» Тем не менее она была подвергнута пытке и созналась, что она ведьма, и была сожжена.

Важной уликой служило также намерение заподозренной бежать, хотя для всякого, знавшего об ужасах пытки, это намерение было вполне естественно. Известный противник преследований ведьм, Шпее[42], которого мы будем впоследствии много раз цитировать, рассказывает следующее: «Однажды прибежала ко мне женщина из соседней деревни, рассказала, что на нее донесли, что она ведьма, и спросила моего совета, бежать ли ей или нет. Она невинная и хотела бы вернуться домой, но боится, что если ее задержат и будут пытать, то мучениями ее заставят лгать на себя и она таким образом сама ввергнет себя в вечные муки ада. Я ей ответил, что ложь при таких обстоятельствах не составляет смертного греха, и успокоенная женщина на другой день вернулась в свою деревню. Но там она была арестована вследствие подозрения в бегстве, подвергнута пытке, мучений которой она не выдержала, и созналась в своем грехе и была сожжена».

Но самой опасной уликой, объясняющей, каким образом один процесс вел за собою обыкновенно сотни других процессов, было показание пытаемых о соучастниках. Судье недостаточно сознания подсудимой, он хочет также при этом случае узнать, кого она видела на сборищах шабаша, кто ее научил предаться дьяволу и т. д. Доведенная пыткой до отчаяния, подсудимая называет первые попавшиеся имена или имена, подсказываемые ей судьей. Часто также злоба и гнев руководят обвиняемой, и она под муками пыток в отчаянии вымещает свою злобу, называя имена своих воображаемых врагов или тех, по чьей вине она считает себя, невинную, преданной суду.

В Нордлингене в 1590 году против жены одного значительного чиновника было возбуждено следствие по подозрению в колдовстве. Кроме показаний некоторых женщин, что они ее видели на сходках ведьм, против нее не имелось никаких улик. Пыткой вынудили у нее сознание. На вопрос о соучастниках она умоляла судей не заставлять ее ввергать в погибель невинных людей. Но при повторении пытки она назвала нескольких лиц, которые и были сожжены на костре.