Ватник - Юрий Мори

на любую юбку, а у там, без присмотра… Слухи были очень похожи на правду.

– Витька – отделочник, мастер. Плитка, сантехника, чего он там ещё… А я кем работать буду? В сбербанк какой точно не возьмут. Ни гражданства, ни опыта, ни связей. Да и Родина – она здесь.

– Это да… Спи, спи, мой хороший. Дай Бог, завтра будет лучше, чем сегодня. В полицию только не попадай, ладно?

Она уже спала, а вот Дмитрий – никак. И устал с этим похоронным переходом через весь город, и выпил по своим меркам достаточно, и Маринка умотала в постели, а сон не шёл.

Осторожно ткнул пальцем в телефон: два часа ночи. Пора бы, завтра рабочий день, тем более, пятница. Все вопросы, которые за выходные можно подумать сгорят синим пламенем, порешать нужно.

Ладно… Он осторожно снял со своего плеча Маринину руку, жена пошевелилась, но продолжала ровно дышать. Встал с постели и, прикрыв за собой дверь в спальню, побрёл в большую комнату. До гордого звания гостиной она не доросла, но большая, да. По сравнению с остальными. По пути заглянул на кухню, выцепил из холодильника пакет сока и налил в стакан. Бесшумно, на цыпочках, прошёл к дивану и включил телевизор. Звук почти на нуле, жена его в основном включает для фона, не слушать же всё это изобилие песмарийской речи. Каналов на русском было три, да и то по одному только кино нон-стоп.

А ему вот сейчас, со всеми этими разговорами и событиями, захотелось посмотреть новости. Что там, чёрт их побери, происходит в этом самом Хориве.

Лучше бы не включал…

Кавино и похоронам историка был посвящен крохотный сюжет в самом конце программы, да и то поданный под соусом раскачивания обстановки и почти что открытого мятежа. На экране мелькнули какие-то озлобленные пьяные рожи, красные знамёна социалистов и почему-то памятник Ленину с шеей, обмотанной флагом Песмарицы, да и то не местный, а транайский. После просмотра всей этой вакханалии хотелось встать и идти на это бычьё, в тяжелый для страны момент устроившее бунт и беспредел.

Но это так, на закуску.

Главной новостью был, конечно же, расстрел демонстрации студентов Хоривского университета. Сперва милые девушки и не менее светлые юноши в телевизоре шли парадным строем, с цветами и венками в руках, чтобы отдать дань уважения предательски убитому президенту Буровичу на свежую могилу в центре Хорива, недалеко от Ипатьевского спуска. Юность – она всегда прекрасна, в любой стране. Однако о памяти остальным погибшим почему-то не было сказано ни слова, но это ладно: в Песмарице всегда выше ценились жизни чиновников, будто их значение для страны немыслимо выше, чем скромное существование врача или учителя.

Бравые полицейские шпалерами. Новенькие «форды» с аляповато нарисованными на дверях державными загогулинами. Всё красиво и даже где-то величественно, если не брать в расчёт личность самого Буровича, да и остальной верхушки.

Впрочем, о мёртвых или хорошо, или… Вот именно.

А потом, сразу с нескольких ракурсов, уже на подходе к Ипатьевскому спуску началось страшное. Дмитрий даже ущипнул себя за щёку: может снится это всё с пьяных глаз, а на самом деле он спокойно дрыхнет рядом с Маринкой?

Да нет. Рука заболела, и картинка в недавно купленном «самсунге» тоже не изменилась, стала только ужаснее: с двух точек – крыши новенького бизнес-центра, торчащего прыщом посреди старинной застройки, и из окон жилого дома – по действительно мирной и никому не мешавшей процессии ударили пулемёты. Именно так – уж его армейского опыта хватало, чтобы оценить скорострельность и калибр.

Студенты, совсем ещё дети, судя по крупным планам убитых, гибли десятками. Бросая цветы под ноги, где гвоздики почти сразу начинали плавать в крови, пытаясь прикрыться венками, прошиваемыми крупным калибром насквозь вместе с телом.

Падая за машины.

Разбегаясь от секущей смерти, но не находя спасения.

Двести четырнадцать погибших. Приспущенные флаги, экстренное заявление исполняющего обязанности президента Кабура, наспех слепленная пресс-конференция, на котором одетые в чёрное, с закрытыми лицами, молчаливые сотрудники Бюро Безопасности Державы выносили и складывали на столах пулемёты, ящики патронов, какие-то бумаги и компакт-диски, поверх которых яркими пятнами валялись российские паспорта.

Потом перед камеры вывели якобы обладателей документов – четверых крепко побитых парней славянской наружности, один из которых разбитыми в мясо губами шептал что-то журналисту: спецоперация, ГРУ, да, граждане Восточного соседа, да, такое было задание.

Дмитрий смотрел, не мигая. Для постановки всё глупо и кроваво, а для правды…

Не бывает такой правды, хоть тресни! Не надо это России, ни для чего не надо.

Потом пошли записи демонстраций возмущённых песмарийцев. Хорив, Транай, Львиноград, Северная Ума. Смерть врагам отечества! Смерть!!! СМЕРТЬ! На этом фоне сюжет из Кавино выглядел не иначе, как смачным плевком на тела несчастных студентов.

Разумеется, военное положение и полномочия диктатора Кабуру парламент утвердил единогласно. Гневная нота правительству России. Обращение в совет безопасности ООН о проведении внеочередного заседания. Поддержка президентов США, Франции, канцлера Германии и премьер-министра Англии. Яростная поддержка прибалтов.

Естественно, решение об отправке в Кавино и почему-то в соседнюю Заречную область – туда-то зачем, глушь ведь совсем?! – дополнительных сил правопорядка.

Пламенная речь Кабура с трибуны, где рядом, плечом к плечу стояли ближайшие соратники – неведомо откуда вынырнувшие свежие министры МВД, обороны и прочих важных структур. Немного поодаль виднелось несколько явно неместных лиц, но Дмитрий уже не обращал на них внимания: так, глянул мельком.

Не запомнил. Нужны они ему больно!

Он пошёл в ванную, включил ледяную воду и умылся, время от времени поднимая лицо и глядя в свои же красные уставшие глаза. Взгляд из зеркала его не порадовал.

4. Площадь Маршала Жукова

Государство Песмарица, Кавино,

следующий день

Утром Дмитрий не стал включать телевизор. Побрился, закапал красные от недосыпа и – чего уж там – легкого похмелья глаза «визином», сварил кофе и вышел из дома. Марину будить не стал: разговаривать не хотелось, к тому же она ещё не видела весь этот хоривский ужас.

Город гудел. В самом прямом смысле: люди разговаривали, кричали, плакали кое-где, никто не торопился на работу, вообще забыв о её существовании. На углу у столба освещения сельского вида работяга в расписной нахлобученице хватал за грудки мужика в костюме, жарко споря о чём-то. Тот отмахивался портфелем, бубня и отталкивая крестьянина. Дальше, перед заклеенной рядами одинаковых цветных листков витриной магазинчика, полукругом стояли горожане. Над размноженным на цветном принтере скриншотом с телевизора, где крупно, во весь экран лежали убитые