Америка off… - Андрей Ерпылев

Перелет в аэропорт Римини на Адриатическом побережье, автобусный переезд поперек итальянского «сапога» в древнюю Флоренцию, хлопоты с заселением в гостиницу, номер в которой был забронирован принимающей стороной заранее… По-настоящему ощутить себя в чужой стране удалось лишь на следующий день.

Заполненный толпами туристов Старый Мост через реку Арно, Пьяцца делла Синьория с вечно соперничающими у дверей галереи Уффици мраморным микеланджеловским Давидом и черным от времени бронзовым Персеем Бенвенуто Челлини, Пьяцца Дуомо…

Не замечая усталости, Сергей бродил по стертым камням флорентийских мостовых весь день, то и дело щелкая кнопкой фотоаппарата, вслушиваясь в певучую итальянскую речь, прикасаясь тайком к святыням, которых, возможно, касались Данте, Леонардо да Винчи, Микеланджело…

Палаццо Борджиа, собор Санта-Крочче, Барджелло… Лишь рухнув на свежие простыни в своем номере, он ощутил, как гудят натруженные ноги, и усмехнулся, вспомнив о вычитанном в путеводителе «синдроме Стендаля», по преданию, повредившегося в рассудке после такой вот пешей прогулки по красивейшему из городов мира.

А наутро начался «геймерский» марафон…

* * *

— Нет, ты представляешь, — кричал Сергей в телефонную трубку, сидя за столиком кафе «Микеланджело» на углу улицы Санта-Мария. — Я выиграл!

— Серьезно? — отвечала трубка голосом Лешки, который, казалось, сидел за соседним столиком, а не в тысячах километров отсюда. — Круто!

— Я — лучший «стреляльщик» Европы! Нет, ты не представляешь себе это, толстый очкарик!

Сергей был уже немного пьян. Да какой там «немного»! В стельку пьян. Точно так же, как и сидящие сейчас с ним за одним столом два парня и девушка.

— Классно! — Далекий Лешка совсем не обиделся на «толстого очкарика». — А приз какой? Или так, диплом какой-нибудь — на стенку повесить?

— Какой там диплом! Хотя диплом тоже дали… — Сергей зачем-то перешел на шепот, хотя никто из собутыльников русского языка не знал по определению: бельгиец, австриец и шведка. — Десять тонн! И не «зелени», а евро! Представляешь?!

— Во дают буржуины! — от души восхитился Мерзлин. — Смотри, на ту же карточку не клади!

— Да наликом дали! — отмахнулся Извеков, совсем не думая о том, что собеседник не видит его жестов по причине удаленности. — Я уже того… Ну, спрятал уже…

— В трусы, что ли, зашил? — хмыкнул Лешка.

— Почему сразу в трусы?.. Хотя… Я на булавку…

— Теперь береги как зеницу ока…

— Булавку?

— Нет!.. Вдруг расстегнется?..

Пьяненькая и веселая Магда, соотечественница незабвенного Карлсона, который когда-то, еще до изобретения таких малоприятных напастей, как смог, кислотные дожди и радиоактивные осадки, жил на одной из стокгольмских крыш, уже с минуту теребила Сергея за рукав, требуя внимания к своей персоне. Оказалось, что верховодившая за стойкой стройная миловидная брюнетка — не то официантка, не то владелица кафе — уже несколько минут на ломаном английском языке, перемешанном с итальянским в равных пропорциях, пытается выдворить изрядно загулявшую компанию за пределы артистического кафе. Причиной негостеприимности длинноволосой и не менее длинноногой итальянки оказались протесты со стороны аборигенов, видимо, завсегдатаев, недовольных неумеренным употреблением спиртного различных видов в произвольных пропорциях. Не доставляли радости «артистам» и громогласные попытки установления международного контакта сразу на четырех, нет, на пяти (Извеков все время пытался перейти на русский) языках, не родственных между собой.

— Per favore, signore[8]… I ask to leave[9]… I regret[10]…

— Il conto, per favore![11]— блеснул своими познаниями в итальянском Сергей под аплодисменты собравшихся.

Рассчитывался, естественно, он, как единственный в компании русский, конечно же с широкой душой и к тому же призер. Собственно, именно его победу и «обмывали» в столь теплом коллективе. Правда, первоначально желающих поздравить «этого русского» было раза с три больше, но в конце концов остались только самые стойкие.

— C'e… un buon ristorante… qui vicino[12]? — спросил он уже в дверях симпатичную брюнеточку, сменившую гнев на милость после того, как Сергей истинно по-русски отказался взять сдачу с купюры в пятьсот евро, да к тому же прибавил еще несколько цветных бумажек, небрежно бросив с широким ленинским жестом: «Манча!»[13]

Остальное он помнил довольно смутно.

Кажется, теряя по мере продвижения «бойцов» и остатки человеческого облика, компания посетила еще пару кафе, совершенно не отложившихся в памяти, пыталась станцевать уже втроем ирландскую жигу, смахивающую почему-то на сиртаки, на парапете какого-то фонтана, имела приятное общение с местной полицией — двумя мужчинами и женщиной — в темно-синих мундирах и высоких белых касках…

* * *

Проснулся Сергей в абсолютной темноте в постели, разоренной так, будто на ней только что состоялась коррида. Голова трещала, словно кто-то изнутри пинал в стенки черепа ногами, разъяренный невозможностью выбраться наружу и горящий желанием жестоко отомстить его обладателю.

Несколько минут ушло на то, чтобы осознать, что находится он все же в собственном номере, ставшем родным за проведенную в нем неделю с гаком, а вовсе не в местном аналоге вытрезвителя, мысль о котором вспыхнула сразу же, как только в памяти всплыли улыбчивые и вежливые стражи порядка.

Оглашая помещение невнятными стонами, незадачливый победитель чемпионата выбрался из постели и, ежесекундно натыкаясь на предметы обстановки, которых в полупустом, как он хорошо помнил, номере оказалось на удивление много, принялся за исполнение двух своих самых насущных, хотя и взаимоисключающих, желаний.

Первая задача оказалась относительно легкой — топографическим идиотизмом Сергей не страдал никогда и дверь туалета находил всегда, даже в невменяемом состоянии и без света, зато вторая была заведомо обречена на провал, поскольку воды — питьевой, разумеется, — в номере не было.

После долгих поисков страдалец напился тепловатой, отдающей хотя и не хлоркой, но все равно какой-то химией воды из-под крана в умывальнике, вывернув голову самым противоречащим человеческой анатомии образом. Рядом на раковине стоял стакан с зубной щеткой, но воспользоваться им Сергею почему-то не пришло в голову — он просто повертел его в руках и с понимающей улыбкой поставил обратно. Единственный вопрос, оставшийся после удовлетворения потребностей, был таков: почему, собственно, он спит совершенно голый? Вроде бы склонности к нудизму он за собой никогда не замечал… Но на решение этой теоремы не было сил.