Чудовище - Алекс Флинн

— Я показываю миру твою истинную сущность, — сказала Кендра. — Чудовища.

И я напал на нее, впиваясь когтями в ее шею. Я был животным, и из моего горла вместо слов вырывались животные звуки, которые я никогда бы не смог произнести раньше. Мои когти рвали ее одежду и ее саму. Я чувствовал запах крови, и пусть я не мог найти слов для этого, но я понимал, что я могу убить ее, как то животное, которым я стал.

Но что-то человеческое во мне заставило меня закричать:

— Что ты сделала? Измени меня обратно! Измени меня обратно, или я убью тебя! — мой голос был практически неузнаваем, я почти выл: — Я убью тебя!

А потом, вдруг, меня отбросило от нее, и я увидел, как ее одежда и ее тело восстанавливаются, словно никогда и не были разорваны

— Ты не можешь убить меня, — сказала она. — Я просто перевоплощусь, возможно, стану птицей или рыбой, или даже ящерицей. Я не могу отменить заклинание, это можешь сделать только ты.

Галлюцинация. Галлюцинация, галлюцинация. Такое не происходит с людьми в реальности. Это сон, вызванный неумеренным просмотром голливудских фильмов. Я устал, и выпитая вместе со Слоан водка нисколько не помогала. Когда я проснусь, все будет в порядке. Я должен проснуться!

— Ты не настоящая, — сказал я.

Но галлюцинация меня проигнорировала.

— В своей жизни ты был жестоким. Но за несколько часов до своего превращения ты сделал одно маленькое доброе дело. Именно из-за этого мизерного проявления доброты, из-за розы, я посчитала нужным предложить тебе еще один шанс.

Я понял, что она имела ввиду. Роза. Украшение из розы, которое я подарил той заучке на танцах. Я подарил ей розу только потому, что не знал, что мне с ней делать. Это считается? Это что, единственный раз, когда я с кем-то хорошо обошелся? Если так, то хуже некуда.

Она прочла мои мысли.

— Нет, это не такое уж большое доброе дело. И я не даю тебе несколько вторых попыток, лишь один маленький шанс. В своем кармане ты найдешь два лепестка.

Я засунул руку в карман. Там оказались два лепестка, опавших с розы, которые я засунул туда. Она не могла знать о них, разве что, прочитала все это в моих мыслях. Но я произнес:

— И что?

— Два лепестка — два года, чтобы найти того, кто сможет смотреть на твою безобразную внешность и найти что-то хорошее в тебе, что-то, за что можно полюбить. Если ты полюбишь ее в ответ, и она поцелует тебя в доказательство своих чувств, проклятие будет снято, ты снова обретешь свою привлекательную внешность. Если нет, то ты навсегда останешься чудовищем.

— Не слишком большой шанс, это уж точно.

Галлюцинация, сон. Может, она мне подсунула что-то вроде ЛСД? Но, как и все спящие, я продолжал спать дальше. Что еще мне делать, раз уж я не просыпаюсь?

— Никто не сможет полюбить меня такого.

— Ты не веришь, что кто сможет тебя полюбить, если ты не будешь красавцем?

— Я не верю, что кто-то сможет полюбить монстра.

Ведьма улыбнулась.

— Но разве ты трехголовый крылатый змей? Существо с клювом орла, ногами лошади и горбами верблюда? Лев, или, возможно, бизон? Эй, ты, по крайней мере, можешь ходить на двух ногах.

— Я хочу остаться тем, кем я был.

— Тогда тебе придется поискать того, кто будет лучше тебя и постараться заслужить ее любовь своей добротой.

Я усмехнулся.

— Ну да, добротой. Девушки, конечно же, думают, что доброта — это круто.

Кендра не обратила на меня внимания.

— Она должна полюбить тебя, несмотря на твой внешний вид. Вот уж непривычно для тебя, да? И помни, что ты должен полюбить ее в ответ — это будет труднее всего для тебя, и доказать это поцелуем.

Ага, поцеловать, конечно.

— Слушай, это все было действительно весело. А теперь преврати меня обратно, или что ты там сделала. Это не сказки, это Нью-Йорк.

Она покачала головой.

— У тебя есть два года.

А потом она ушла.

Это было два дня назад. И теперь я уже знал, что все это реальность, а не сон или галлюцинация. Реальность.

— Кайл, открой дверь!

Мой отец. Я избегал его, и Магду тоже, все выходные, целиком и полностью поселившись в своей комнате, питаясь бутербродами, которые у меня остались. Теперь я осматривал комнату. Сломано было почти все, что только можно было сломать. Я начал с зеркала по вполне понятным причинам. Затем я перешел к своему будильнику, своим хоккейным трофеям, а затем к каждой детали одежды в мое гардеробе — все равно мне уже ничего из этого не подходило. Я подобрал кусочек стекла и посмотрел в него. Ужас. Я опустил кусок стекла, размышляя о том, что один надрез на яремной вене — и все это прекратится. Мне никогда не придется столкнуться с лицами моих друзей, моего отца, не придется жить тем, кем я стал.

— Кайл! — его голос заставил меня вздрогнуть, и кусок стекла выпал из моей руки.

Этот окрик нужен был мне, чтобы прийти в себя. Отец сможет все уладить. Он богатый. Он знал пластических хирургов, дерматологов, самых лучших в Нью-Йорке. Он все уладит.

Я направился к двери.

Однажды, когда я был ребенком, и гулял на площади Таймс-Сквер с няней, я поднял голову и увидел отца на плазменном экране, выше всех остальных. Няня пыталась поторопить меня, но я не мог оторвать от него глаз; я заметил, что и другие люди смотрят на экран, наблюдают за моим отцом.

На следующее утро, когда отец в банном халате рассказывал маме какую-то длинную историю о телевещании той ночью, которое заставило всех этих людей смотреть на экраны, я боялся даже смотреть на него. Я все еще видел его таким большим, больше всех и высоко надо мной, где-то в небесах, словно Бог. Я боялся его. В тот день в школе я всем рассказывал, что мой отец — самый влиятельный человек в мире.

Это было очень давно. А теперь я знал, что мой отец не был идеалом, не был Богом. Я заходил в туалет после него, и знал, что и он не испражняется розами.

Но сейчас, подойдя к двери, я был вновь испуган. Я стоял, положив руку на дверную ручку, прижавшись заросшим мехом лицом к дереву.

— Я здесь, — сказал я очень тихо. — Я собираюсь открыть дверь.

— Так открывай ее.

И я толкнул дверь наружу. Казалось, умолкли все звуки Манхеттена, и я могу слышать каждый шорох, словно оказался в лесу: я слышал, как дверь спальни трется о коврик, слышал свое дыхание, биение своего сердца. Я даже не мог себе представить, что сделает мой отец, как он отреагирует на то, что его сын превратился в монстра.

А он выглядел… раздраженным.

— Что за… зачем ты натянул на себя это? И почему ты не в школе?

Ну конечно. Он решил, что это костюм. Любой бы так подумал. Я постарался говорить как можно мягче.