Много шума из-за одного покойника - Шарлин Харрис

Йорки занимают одну из Садовых квартир Шекспира на первом этаже, рядом с Мэри Хофстеттлер. Их входная дверь расположена прямо напротив той квартиры, которую Пардон Элби выбрал для себя. Позвонив к Йоркам, я не выдержала и оглянулась — дверь Пардона была затянута кордонной лентой. Я никогда не видела ее вблизи, и в реальности она оказалась точно такой же, как в телевизоре. Но кому может прийти мысль пробраться в квартиру Пардона? У кого еще, кроме него самого, был ключ от нее? Я не знала точно, но догадывалась, что в городе у него остались кое-какие родственники. Каждый житель Шекспира, за небольшими исключениями, так или иначе породнен с дюжиной прочих горожан.

Все же главное — отчего он умер? На его голове запеклась кровь, но я подробно не рассматривала покойника. Исследовать труп в полном одиночестве, в темном парке мне было и противно, и очень страшно.

Я взглянула на крупный циферблат своих наручных часов — ровно восемь. Элва ставит пунктуальность в ряд главных качеств, достойных восхищения.

Она открыла мне. Вид у нее был жутковатый.

— Вы здоровы? — невольно спросила я.

Нечесаные, лишенные завивки седые волосы хозяйки выглядели свалявшимися, а рубашку и слаксы она, по-видимому, надела первые, что попались под руку.

— Здорова-здорова, — вымученно ответила она. — Входи. Мы с Т. Л. как раз заканчиваем завтракать.

Обычно Йорки встают в половине шестого утра. Три часа спустя они уже успевают позавтракать и одеться, после чего выходят на прогулку.

— Когда вы вернулись? — спросила я.

У меня не в обычае расспрашивать клиентов о чем бы то ни было, но сейчас я хотела как-нибудь расшевелить Элву. После поездок она, как правило, не ждет приглашения, чтобы похвастаться своими внуками и дочерью, а иногда похвалить и то ничтожество, которое приходится отцом ее внукам и мужем — дочери. Однако сегодня Элва молча поплелась в гостиную. Я пошла за ней.

Т. Л. сидел в пристенной нише за столиком. Его грубовато-добродушные ухватки, кажется, не претерпели существенных перемен. Он из тех людей, разговоры которых на семьдесят пять процентов состоят из банальностей.

— Доброе утро, Лили! Вижу-вижу, все такая же красавица! Погожий сегодня ожидается денек!

Но и с Т. Л. что-то было неладно. Его привычная болтовня лишилась беззаботности, а из движений, когда он встал из-за столика, исчезла прежняя живость. Сегодня утром Т. Л. почему-то достал палку с красивым серебряным набалдашником, подаренную ему дочерью на Рождество, и непритворно на нее опирался.

— Дайте мне только побриться, дамочки, — приподнято объявил он. — Потом я предоставлю вам поле деятельности.

Свернув газету и положив ее на край стола у своей тарелки, он направился в глубь коридора. Т. Л. — седой хитроватый исполин, немного расплывшийся, но все еще крепкий. Сказываются долгие годы тяжелой физической работы. Я проследила, как он нырнул в дверь ванной. Что-то еще в нем было не так. Секунда — и я поняла, в чем дело. Он шел по коридору молча. Т. Л. всегда насвистывает, чаще всего песни или гимны в стиле кантри.

— Элва, может, мне лучше прийти к вам в другой день?

Хозяйка даже удивилась моему вопросу.

— Нет, Лили, хотя мне очень приятно, что ты такая внимательная. Генеральная уборка мне вполне по плечу.

Мне же казалось, что Элве в самый раз снова лечь в постель. Однако я понемногу перенесла грязную посуду в кухню, чем прежде никогда не занималась у Йорков. Элва всегда брала подобную мелочь на себя.

Пока я мыла, протирала и расставляла по полкам посуду, хозяйка не проронила ни слова. Она сидела, обхватив ладонями чашку с кофе и уставив взгляд в темную жидкость, словно надеялась прозреть в ней будущее.

Из спальни появился Т. Л., побритый и вполне веселый, но пока не вспоминавший про свист.

— Я пойду подстричься, радость моя, — сказал он жене. — Не замучай тут работой себя и Лили!

Он поцеловал Элву в щеку и скрылся за дверью. Я вновь ошиблась, полагая, что уход мужа приведет хозяйку в чувство, — она лишь выпила кофе. Мой затылок начал зудеть от беспокойства. Мы с ней не раз работали по утрам бок о бок, но сейчас я не узнавала прежнюю Элву в женщине, сидевшей за кухонным столом. Она страдает защемлением спинного нерва, которое все чаще дает обострения, но в обычные дни практична, добродушна, всегда твердо знает, что и как надо делать по хозяйству, и недвусмысленно выражает свои пожелания. Ее прямота кому-то может показаться оскорбительной, я сама была тому свидетельницей, но не имею ничего против такой ее черты. Элва вслух высказывает практически все, что у нее на уме, не страдая при этом избытком такта, но в целом она совсем неплохая — честная и великодушная.

Затем я увидела продукты, которые принесла Йоркам в понедельник после обеда. Почти все они остались на прежних местах. Масло в холодильнике лежало именно там, куда я его положила, а рядом с ним — до сих пор не вымытый салат-латук. Хорошо, что хоть рулон бумажных полотенец распаковали, заправили в дозатор и даже начали использовать, а хлеб догадались убрать в хлебницу.

Приставать дальше с расспросами к хозяйке я сочла неуместным, да и ей не обязательно было сообщать мне порядок действий. Для начала я помыла кухню. Элва проводит весеннюю уборку по собственному плану, и я припомнила, что сперва она вроде бы снимает со всех окон шторы. Оказалось, что в гостиной на окне, выходящем на улицу, их уже нет, отчего жалюзи казались странно обнаженными. Выходит, до самого недавнего времени Элва пребывала в нормальном рабочем состоянии.

Я протерла оголившиеся жалюзи, на которых скопилось много пыли. Очевидно, хозяйка, сняв первую пару штор, дальше так и не продвинулась.

— У вас что-то случилось? — против воли поинтересовалась я.

Элва так долго хранила молчание, что я уже перестала ждать от нее объяснений нынешнего состояния.

Но в конце концов она заговорила с крайне угнетенным видом:

— Мы никому здесь об этом не рассказываем. Но тот преступник из округа Крик… Харли Дон Мюррелл, которого осудили за изнасилование… Так вот, он… Та девушка, его жертва, — это наша внучка Сара.

— Как это произошло? — Кровь отхлынула с моих щек, и я села напротив Элвы.

— Спасибо Господу за то, что имена потерпевших не публикуют в газетах и не объявляют в новостях, — сказала Элва. — Сейчас она уже дома, но Т. Л. считает, что ей надо было подольше побыть больнице — в психиатричке. Ей ведь всего семнадцать… А от ее мужа поддержки никакой — только бесится, что с ней такое случилось. Говорит, если бы она не вышла тогда из дому в лосинах, тот парень просто прошел бы мимо.

Элва, уставившись в кофейную чашку, подавила тяжкий вздох. Если бы она посмотрела на меня, то, пожалуй, приняла бы за незнакомку, но я надеялась, что она этого не сделает, и как можно шире раскрыла глаза, чтобы удержать в них слезы.

— Он не прошел бы мимо, — едва выговорила я.