Синдром пьяного сердца - Анатолий Приставкин

Остановленное мгновение протянулось настолько, что мы и на самом деле потеряли счет времени, вечер ли истек, неделя или вся жизнь… И лишь где-то за полночь принесли специальную лестницу, чтобы нас снять…

– К нам! К нам! – кричу я, и вот уже за длинным рядом, вместе со стариком Вартаном, Емилом, Шерманом и Адольфом, на моем пространном пиру, несколько побойчее других, в смысле и по рюмкам разлить, и тостик произнести, я сразу его выглядел: дальневосточный моряк Юра Поленов…

В марте в Крыму зацветает миндаль. А после коротких, но сильных дождей отворилось окно в небо, и на каменистую, морщинистую, словно шкура старого носорога, землю Киммерии пала густая лазурь.

Стало светлей и на душе. Возникли грешные желания, не совпадающие с работой, о чем-то легком и доступном, вроде похода на местный базарчик или к морю, на набережную, чтобы размяться, посмотреть на чужую жизнь.

Тут и объявился Поленов, командир пограничного корабля. Белозубый, голубоглазый, артистичный. Этакий красавчик, сошедший со старых кинолент о боевых краснофлотцах…

– Ну что, – спросил, – пошли? – Так, будто все уже было наперед решено. Куда «пошли», никто не спрашивал, было и так понятно.

А в Доме писателей, что на горке, над Ялтой, царили скука и запустение. Как всегда в бессезонье, проживали в нем несколько пенсионеров, все на одно лицо, письменники из Киева, сплошь классики, да еще шахтеры, по случаю купившие горящие путевки.

Эти обычно пропивались по приезде, а потом мучились от вынужденной трезвости и в ожидании денежных переводов из дома бродили по коридорам, просяще заглядывая в наши рукописи, но чаще в глаза: нельзя ли стрельнуть трешник…

Мы давали.

Крутились еще девицы из Москвы: некая Люда, парикмахерша, остроносенькая, невзрачная, но творившая чудеса – превращала головы литфондовских дам в произведения искусства… За что, видать, и получила на целый срок комнату, на двоих с подругой.

Ну и как обычно, в угловом полулюксе, на втором этаже, Мариэтта Шагинян: маленькая, сухонькая, глухая, но очень громкая, приводившая своими капризами в отчаяние не только постояльцев, но и обслугу дома.

Железная старуха Мариэтта Шагинян —

Искусственное ухо рабочих и крестьян…

Было ей под девяносто, но, несмотря на хрупкое сложение, отличалась она выносливостью и писала книгу о Ленине, о боевом рабочем классе, который к старости возлюбила. Читала же детективы, для чего выписывала романы Агаты Кристи на английском языке, которые ей присылали прямо из Лондона через городскую библиотеку имени Чехова. Мне не раз приходилось захватывать с собой крошечные томики, уложенные стопой, но всегда в надорванной упаковке… Следы беспардонной цензуры.

Однажды столкнулись она и Поленов, выходящий из дверей Дома. Он застыл от изумления, рассматривая ее с высоты своего роста, в то время как она, не поднимая головы, прошествовала мимо, обогнув его по кривой, будто неодушевленный предмет, и скрылась в коридорах.

Он долго не мог прийти в себя, оглядывался, повторял:

– Я не знал, что она… живет… – И поправился: – Живет… Здесь… Мне казалось, что она где-то там… Это же все равно что встретить птеродактиля…

– Да, у нас тут зоопарк, – подтвердили со смешком девочки, кото рых Поленов сразу, без особого напряжения, вовлек в свою компанию.

Увлек он и меня, и кого-то еще… Оказалось, все мы непременно должны спуститься в город, чтобы опробовать на набережной магарачского портвешка, без которого полноценного отдыха в Крыму не бывает.

– Я бы и старуху пригласил, – признался по дороге Поленов.

Кажется, он не шутил и был убежден, что «железная старуха» во все времена была великая поддавальщица и свою цистерну вина, положенную каждому от природы, одолела без остатка…

– А может, и от чужой хлебнула! – подсказали мы.

– Потому и законсервировалась, – заключили со смешком девочки.

– Но я зайду, чтобы с ней потолковать! – пообещал Поленов. – За бутылочкой… Мадеры…

Он и потом возвращался к этой теме, Шагинян вызывала в нем какой-то детский восторг перед чужой, такой фантастической жизнью. Прямо из «Месс Менд»…

– Заходи, заходи, она предложит тебе сыграть в шахматы. – И девочки опять засмеялись.

Мы уже не раз наблюдали, как старуха Шагинян, присев за столик у входа в Дом, предлагала кому-нибудь сыграть партийку в шахматы, но, проигрывая, выходила из себя и швыряла доску вместе с фигурами, иной раз прямо в партнера.

– Да от такой великой старухи любой синяк как орден! – не унимался Поленов. – Нет, нет, не запугивайте, я должен с ней встретиться… И открыть наконец секрет трех карт!

– Она тебе труды Ленина откроет… – заверяли мы.

По каменистым ступеням сада, мимо цветущих деревьев кураги и алычи, спустились мы вниз, под горку, туда, где начинался Судейский переулок, полукружием выводивший нас на улицу Морскую, короткую, но всегда продуваемую ветрами… И далее, прямо к берегу моря. А уж тут, на набережной, располагались разные кафешки и забегаловки, в которых кроме свежих, еще тепленьких, только из печи, эклеров подавались крымские, в разлив, марочные вина, всяческие портвейны («Магарач», «Ко-кур», «Солнечная долина», «Пино-Гри») и мускаты, а среди них, конечно, такие знаменитые, дорогие, как «Красный камень»…

В ту счастливую пору, когда еще не догадались бороться с алкоголем, а о сухом законе знали лишь по американским фильмам тридцатых годов, вина было в Ялте – залейся… На рынке, в бесконечных рядах, куда привозили и молдавские вина, в магазинах, погребках, распивочных и, конечно, тут, на набережной, где продавали прямо с тележек, разливая из конусообразных колб, в которых обычно продают соки.

Граненый стакан на сто пятьдесят граммов (в него, при ловкости продавца, могло войти и двести) стоил копеек сорок, да в придачу прилагался леденец, именуемый здесь «долгоиграющим»… И под такую емкую закуску, посасывая да прихлебывая винцо, можно потребить не один стакан…

– Стакан налейкум? – шутили наши гости из Ташкента. И сами себе отвечали: – Налейкум два стакана!

Прогуливаясь по набережной и переходя от тележки к тележке, от ларька к ларьку (этапы большого пути) да в компании, можно было незаметно для себя прилично нагрузиться, что мы иногда себе и позволяли. А иногда и чаще, чем «иногда».

Хочу еще прояснить то, что здешний портвейн хоть и был дешев, но не был обычным портвейном; местные «пивцы» давно засекли: под этим названием в торговлю поступали разные некондиционные марочные вина от здешних заводов.

Ну а если пить основательно, можно присесть в какой-нибудь «Тавриде», что мы и сделали. Сдвинули два столика, покрытые белыми скатертями, не клеенками, а чистоплотные официантки, которые сразу возлюбили Поленова, принесли нам с улыбочкой, как самым родным, все, что мы захотели.