Борис и Глеб - Андрей Ранчин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 86
Перейти на страницу:

Он поспешил: заручившись поддержкой тестя — ляшского князя Болеслава, — стал плести заговор, как паук, собирая в своих хватких пальцах нити. Теперь он сидел, закопанный в земле, в темнице-порубе, вдыхая вонь собственных испражнений, прикованный, как пес, цепью, дрожа от сырости и холода под старой рогожей. Холод заползал за ворот давно не мытой рубахи, кусал тело, вонзался в сердце острым ножом. День за днем он проводил скорчившись в дальнем углу поруба, накрывшись с головой и слушая шорох мышей в сене или заунывный стрекот сверчка. Узник не хотел, чтобы стражники или любопытные дети, приникавшие к оконцу, смотрели на него.

Темничный сиделец оживал ночами. Тогда он подползал к оконцу, насколько давала цепь, и смотрел вверх, на большую, мертвенно-бледную и бесшумную луну. Он чувствовал какой-то прилив силы, но сила эта была странная, как бы чужая.

Он не жалел о своей жене — прекрасной полячке, умирающей — он это знал — на гнилой соломе в соседней темнице. Он не жалел о своем теле — изъеденном блохами, с загноившимися ранами под кольцами кандалов.

Он не знал, сможет ли выйти отсюда: чудом было, что старый глупец Владимир сохранил ему жизнь. Если он умрет в темнице — значит, нет правды на земле. И справедливого Бога, наверное, тоже нет. Но где-то в мрачных безднах, в бессолнечных пропастях под землею есть диавол. Святополк был готов продать ему душу ради одного — мести. Стоя на коленях и упершись лбом в бревенчатую стену, он начал беззвучно шептать страшную, никогда прежде им не слышанную молитву.

* * *

«Повесть временных лет» и жития Бориса и Глеба объясняют преступление, совершенное Святополком после смерти Владимира в 1015 году, — убийство князей Бориса и Глеба — властолюбием «нового Каина» и кознями дьявола, нашедшего себе в Святополке отзывчивого и податливого подручника.

«Чтение о Борисе и Глебе» приписывает братоубийце особенную ненависть по отношению к Борису, вызванную праведностью и благочестием брата. Ни один из памятников не связывает злодеяния Святополка с желанием отомстить за смерть родного отца отчиму Владимиру и его собственным детям. Хотя «Сказание об убиении Бориса и Глеба» добавляет один психологический оттенок: ощущение Святополком — как рожденным «от двух отцов» — своей ущербности, червоточины, точнее — обреченности на адские муки, на гибель души. Уже совершив убийство Бориса и готовясь убить Глеба, Святополк «так говорил в душе своей окаянной: “Что сделаю? Если остановлюсь на этом убийстве, то две участи ожидают меня: когда узнают о случившемся братья мои, то, подстерегши меня, воздадут мне горше содеянного мною. А если и не так, то изгонят меня и лишусь престола отца моего, и сожаление по утраченной земле моей изгложет меня, и поношения поносящих обрушатся на меня, и княжение мое захватит другой, и в жилищах моих не останется живой души. Ибо я погубил возлюбленного Господом и к болезни добавил новую язву, добавлю же к беззаконию беззаконие. Ведь и грех матери моей не простится и с праведниками я не буду вписан, но изымется имя мое из книг жизни”».

Конечно, этот внутренний монолог братоубийцы, принадлежащий перу древнерусского книжника, жившего в середине XI века или даже позднее, отнюдь не является «протоколом», фиксирующим реальные чувства и мысли Святополка. Впрочем, по мнению В.Н. Топорова, агиограф не просто сконструировал его, он смог передать подлинные переживания «второго Каина» — Святополк, насколько можно воссоздать его внутренний мир, действительно должен был рассуждать и чувствовать подобным образом. Но В.Н. Топоров в своей реконструкции пошел дальше древнерусского книжника, предположив, что Святополк — помимо острого ощущения неизбывности материнского греха (здесь, по В.Н. Топорову, нераскаянный грешник как раз попадает в ловушку самооправдания — Бог может простить грех его матери и не взыскать за этот грех на сыне, Святополк мог спастись от ада, но сам погубил собственную бессмертную душу) — был обременен и комплексом «ложности» своего происхождения, и комплексом вины за грех родного и названого отцов: «Благодатная парность Бориса и Глеба, достигнутая их подлинно христианской кончиной, противостоит греховной “двойственности” Святополка, их будущего убийцы, вызванной к существованию целой цепью предыдущих грехов. Действительно, грехам Святополка предшествует грех его настоящего отца Ярополка, который расстриг монахиню-гречанку “красоты деля (ради. — А. Р.) лица ея… и зача (зачал. — А. Р.) от нея сего Святоплъка оканьнааго”, грех его названного (официального) отца князя Владимира, который “поганъи еще, убивъ Яропълка и поять (взял. — А. Р.) жену его непраздьну сущю”, и грех его матери (“Обаче [ведь, ибо. — А. Р.] и матере моея грехъ да не оцеститься…” [не очистится, не будет прощен. — А. Р.]). От “насильственной” жены двух мужей “и родися сии оканьный Святопълкъ, и бысть огь дъвою отьцю и брату сущю”. Тем самым Святополк, подобно Эдипу, оказывается персонажем, реализующим двойную парадигму: он выступает одновременно как сын и племянник князя Владимира, своего отца и дяди. Двойственность по происхождению и определяемому им актуальному статусу становится неотъемлемой характеристикой его нравственного облика: Святополк, конечно, злодей, но само злодейство находит себе путь вовне (реализуется) через его роковую раздвоенность (“двойственность”) между мыслью и словом, словом и делом. Отсюда особая роль лицемерия, обмана, двойной тактики, двойной морали в поведении Святополка, резко отличающая его от первого братоубийцы Каина (можно думать, что эти черты Святополка в сильной степени определили устойчивость и эмоциональность отрицательной оценки этого князя, который был не только братоубийцей, но и “первообманщиком”). В этой “двойственности” сам Святополк, пожалуй, не был виновен, но она оказалась тем изъяном, который предопределил грех и преступление Святополка. Иное дело — благодатная парность Бориса и Глеба, увенчивающая разный жизненный путь каждого из братьев». Эти психологические нюансы могли определять самосознание и поступки Святополка, хотя не очевидно, что он считал греховной женитьбу своего отца Ярополка на расстриженной чернице: Ярополк, судя по всему, жил и умер язычником (предположения некоторых исследователей о принятии им крещения или хотя бы о склонности к христианской вере — не более чем догадки[19]). Язычник же, по средневековым христианским представлениям, обречен уже потому, что не знает единственной спасительной веры: он пребывает во грехе, даже если праведен. (Отдельными богословскими частностями в трактовке посмертной судьбы язычников можно пренебречь — и вообще трудно предполагать в Святополке богословски эрудированную или хотя бы чуткую личность.) Тот же случай — с Владимиром: убийство брата он совершил, еще пребывая во тьме ложной веры, и этот грех был искуплен им после крещения — деяниями по распространению христианства на Руси и собственной благочестивой жизнью. Крещение, по христианскому учению, смывает, изглаживает прежде совершенные злые дела. Преступление Владимира не помешало Церкви причислить князя к лику святых — как ревностного распространителя христианства, равного ученикам Христа — апостолам. Не случайно древнерусский книжник приписывает Святополку страх только перед безмерным, пусть и невольным, грехом матери — христианки и монахини, ставшей супругой сначала Ярополка, а потом Владимира.

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 86
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?