Чердынец - taramans

все в доме, окаянные! Уж когда накурятся только, аспиды!».

А еще они были заядлые рыбаки! Ну как рыбаки, скорее — браконьеры, с точки зрения будущего. Ловили они рыбу сетями («ряжовыми!»), и неводами. Невода были вполне серьезными — у деда Геннадия пятьдесят метров одного невода, да с веревками — все девяноста выходило! У деда Ивана — и того больше: невод семьдесят метров, а с бечевой — до ста десяти выходит. На рыбалку они брали то тот, тот другой невод — по каким-то своим соображениям, которые они никому не докладывали:

— Сёдни твой бирем!

— Ну дак! Ясно жа!

Я подозревал, что выбор невода зависел от места рыбалки — какое озеро, какие глубины, есть ли трава в озере. А может быть — от погоды, периода лета, от настроения, как вариант! Или от величины ячеи — никогда не мерил, где какая.

Даже бреднем деды не рыбачили — «баловство это, в воде плюхац-ц-ца! Это вон ребятишки пусть бредень таскают, им делать неча, только жопу мочить!». Я уж молчу про закидушки или, прости, Господи! — удочки! В понимании дедов, это вообще только убогие могут с удочкой на берегу сидеть!

Здесь сейчас большинство так рыбачит — сетями или бреднем. Но деды были авторитетами по рыбалке у окружающих. Причем добытую рыбу, а иногда ее было действительно много, раздавали по соседям и родственникам. Не жалели! «Пусть вон ребятишки рыбки поедят!». Да и холодильников же не было, или были — но далеко не в каждом доме!

Принцип — рыба должна в доме быть! Если вдруг рыба кончалась, все! — сборы на рыбалку и не волнуют ни плохая погода (да пусть хоть снег идет!), ни другие домашние дела — «Это все хрень! А она подождет, никуда не деницца!».

Сборы были основательными, обдуманными. Все собранное грузилось в коляску старенького деда Геннадия «Ирбита». Меня всегда удивляло, что даже в июльскую жару деды на рыбалку одевали фуфайки, «болотнаи сапоги!» на шерстяные носки! А еще сверху — брезентовые огромные плащи!

Все! — Камылины на рыбалку поехали! Соседки у бабы Маши и бабы Дуси интересовались: «А когда вернуться обещали?» (рыбки-то охота!). Вот дурехи — кто ж из рыбаков такое женам говорит!?

Бывало, что не сами на рыбалку ехали, а сопровождали кого-то из важных приезжих — типа егерей на охоте! Знали деды, как мне казалось, в округе все озера, все речки, все болотА, когда и что ловится, а когда и «сувац-ца нечива!».

В зрелом возрасте, когда дедов и бабушек уже не было, от мамы и тети Нади я узнал, что вот ведь ни хрена не веселая жизнь у дедов была! То, что оба повоевали, я знал. Поизранены оба. А вот то, что дед Иван, как оказалось, в тридцатых годах успел «посидеть»!? Пусть не много — всего три года, но есть такое! А дед Геннадий во время войны попал в плен, как-то выжил там почти три года, а после Победы еще три года вкалывал в трудовой армии, где-то в районе Надыма. И в первом, и во втором случае, семьи отсутствующего брата содержал тот, кто был в тот момент дома. А семьи были немалые! Так что солоно пришлось дедам! Сладкого в те времена было мало! Да и бабушки — хвалили лиха!

И всю жизнь работали, с утра и до вечера, упахивались до изумления! Утром — со своей скотиной, потом — работа; вечером, после работы и ужина — вновь работа, уже у себя по хозяйству! И вроде бы — ничего особенного, все так живут! А как иначе-то?!

Вот и сейчас деды спорят, как лучше стропила на стайке поменять. У каждого — свое мнение, каждый — мастер!

— Ты, Ганадий, хоть столяр и знатный, но в плотницких делах особо-то не понимаш! Не-е-ет! Я тебе говорю, что мурлату нужно вот тут подтесать, а здесь — скобой пришьем!

— Это ты, Ваня, какой-то слабый на голову стал в последнее время — вон как унучёк Юрка! Вон вишь ты, сидит на крыльце, лыбиц-ц-ца (улыбаюсь это я, значит!)! А чё лыбицца — сам не знат! В нем смысла щас — как вон в той курице! Ты мне скажи, ты где тако видал? Покажи, что за телепень тебе тако показывал — я тож взглянуть хочу! Кто ж так делат!?

Вот так сижу, на солнышко жмурюсь, котейку Ваську поглаживаю! Песик в углу ограды блох из своей шубы выкусывает, иногда поднимает голову, к чему-то прислушивается. А я — дедов слушаю, наслаждаюсь. Хорошо!!! Все при деле!

И сейчас здесь, да и по памяти моей, мои старики, то есть и деды, и бабушки, никогда не сидели без дела. Постоянно что-то копошились, что-то делали. Летом — бабушки по огороду работали, деды — в ограде что-то делали. Это — кроме непосредственно содержания скота. И у тех, и у других есть по корове, по паре подсвинков, деловито хрюкающих в стайках, сколько-то куриц. У деда Геннадия еще и кролики в клетках.

У деда Гены половина ограды перекрыта навесом. Туда из сарая каждую весну выносили деревянный ткацкий станок. Деды его чего-то проверяли, подкручивали, опробовали, что-то чинили, по мере надобности.

А затем бабушки в хорошую погоду ткали на нем половики. Весь год бабули собирали по родным-знакомым и соседям разные негодные тряпки, сортировали их, потом стирали, а зимой, вечерами, резали на длинные неширокие полосы, которые связывали между собой незамысловатыми узлами. Меня тоже привлекали к этой нарезке, но дело это было невеселое, прямо скажем — скучное это было дело, а потому — я всячески отлынивал! А еще — очень быстро на пальцах от портняжих ножниц образовывались мозоли!

Эти ленты сматывались в клубки, чтобы потом, посредством этого станка стать длинными, до пяти метров; шириной до метра, разноцветными половичками. Потом эти половички продавались всем, кто хотел. Продавались недорого, но все — копейка к пенсии.

Зимой еще, кроме нарезки этих лент, баушки, где только могли, покупали овечью шерсть. Шерсть тоже перебиралась, разбиралась прядями, вычесывалась от всяческих репьев и прочего мусора. Этот процесс назывался — теребить или шиньгать шерсть. (Кстати, по этим похожим движениям, у нас картежники называли процесс перетасовывания колоды карт — шиньгай карты! чья очередь шиньгать?). Потом очищенную шерсть замачивали в теплой воде, стирали с хозяйственным мылом, тщательно сушили на печи, а потом снова чесали — уже этакими деревянными с железной щетиной щетками. От этого шерсть становилась мягкой и