Убить колибри - Александр Проханов

Тверской бульвар ослепил ее аметистовыми гирляндами, хрустальным блеском деревьев, прозрачной метелью, сквозь которую мчались ночные машины.

Ее дыхание туманило волшебный бульвар, каждое дерево превращалось в сказочную радугу. Ольга стояла, зачарованная, играя этими радугами, разбрасывая по бульвару драгоценные перья.

Ей хотелось пройти по чистому наметенному снегу, сквозь метель, от которой начинала серебриться ее шуба. Она вышла на бульвар и увидела стоящего человека.

Он стоял одиноко среди белизны и блеска. Стоял давно, потому что следы, которые он оставил на бульваре, были занесены снегом. Он был в длинном пальто, с небрежным шарфом, в меховой съехавшей шапке. На шапке, шарфе, пальто был уже снег. Его худое лицо окружала золотистая бородка, а глаза были широко раскрыты, сияли, отражали блеск ночного бульвара, зеркальный аметист волшебных деревьев, серебро летящего снега. В них было все восхитительное великолепие московской ночи. Глаза и в ночи были синие, смотрели завороженно, с обожанием. Не мигали, словно увидели чудо.

Ольга вначале испугалась одинокого человека, но потом блеск этих восторженных глаз развеселил ее. И она, продолжая свою забаву, дохнула на человека, превратила его в разноцветное перо. Перо погасло. Снова, запорошенный снегом, стоял человек.

– Вы так на меня смотрите. Мы разве знакомы? – спросила она.

– Смотрю. Да, знакомы. Конечно же, нет. Но кажется, что знакомы. Я стоял, ждал. Были опасения. Но теперь исчезли. Вы так на нее похожи!

– На кого? – спросила Ольга, угадывая в человеке блаженного. Но это не отпугнуло ее, а напротив, показалось забавным. – Хотите сказать, что ждали меня?

– Ждал, ждал! Нет, конечно, не ждал. Ждал не сегодня, не в этот вечер. Может быть, всю жизнь. Вы так на нее похожи!

Это был Челищев, который набрел на зловещий дом, смотрел на горящие окна, за которыми чудились злые тени. Но вместо злых теней перед ним возникла прекрасная женщина, опустилась из метели, из фиолетового московского неба. И он стоял, лепетал, боясь, что видение исчезнет.

– Она послала меня. Я плутал. То тюрьма, то грузинские воры в законе. Столько страданий, столько зла. Она велела мне обнаружить черные тени, указала на дом. Я думал, она меня привела к теням. А она меня к вам привела. Сказала: «Стой здесь, и придет!» И пришла!.. Вы пришли!

– Да кто она? О ком вы?

– Она драгоценная, чудотворная, неописуемой красоты. Как вы! Она явилась князю Андрею. На перепутье. Из Киева в Московское царство. Переплывал из одного русского царства в другое. На иконах русские люди переплывают из одного царства в другое. На пути во Владимир явилась князю Андрею. Велел написать ее лик. Она вся осыпалась, погибала. Спасал ее целый год. Ожила от моего поцелуя. Послала меня искать. И я нашел. Вас! – Он говорил, сбиваясь и путаясь, боялся, что она испугается его бормотаний и уйдет, растворится в блеске и ночном серебре. Он старался ее удержать: – У нее малиновое одеяние и золотые звезды, символ Вселенной. На вас серебряные звезды этой московской ночи.

Ольга не думала уходить. Ее завораживали неясные бормотания. Чудилась таинственная судьба, одержимая доля, небывалое знание, с которым ей не приходилось встречаться.

Они покинули бульвар и шли по ночному городу, где были неузнаваемые площади и проспекты. Город казался высеченным из разноцветного льда. Не было домов, а высились прозрачные вершины, розовые, зеленые, золотые. Ледники загорались и гасли, словно бестелесные духи перелетали и зажигали во льдах цветные фонари. В небо возносились синие ледяные реки и рушились хрустальными водопадами. Тянулись ввысь прозрачные стебли, в которых текли волшебные соки. Распускались в небесах небывалые ледяные цветы. Искусный стеклодув выдувал великолепные вазы, изысканные сосуды, хрустальные блюда. Расставлял драгоценные сервизы, над которыми вдруг всходило огромное золотое солнце собора, лучистый, перекинутый через реку мост. И в реке, в черной воде, дрожало алое отражение, плыла льдина, и на ней стояла ночная околдованная чайка.

– Кто вы? Как вас зовут? – спросила Ольга.

– Аркадий. Аркадий Иванович. Челищев.

– Я Ольга. Чем вы занимаетесь? Целуете чудотворные иконы?

– Я коснулся губами. Пальцев рук. И они были теплые. Она была живая.

Его худое лицо выражало благоговение, синие глаза сияли восторгом. Ольга подумала, что прежде не видела людей, столь искренне и глубоко выражавших свои чувства. Сами чувства были возвышенны, исходили из глубины души.

– Она разбудила меня среди ночи и послала в ночную Москву, чтобы я отыскал сгустки зла. Я их находил, приближался к ним. Испытывал страдание и беспомощность. Столько несчастий, столько несправедливостей. Мучают, обманывают, ведут на казнь, морят голодом. Мир должен был бы погибнуть, если бы в нем побеждало это зло. Но существует заступница, Небесная царица, с любящим сердцем, которая так нас любит, что спасает землю, спасает род людской.

Они прошли арбатскими переулками, тихими, белыми, с одинокими фонарями. Миновали Садовое кольцо, шелестящее огненной пургой. Вышли на Тверскую, где каждое здание напоминало пламя.

– Вы такая красивая, добрая, чудная. Все, кто с вами рядом, спасутся от зла, исцелятся от болезней, обратятся к добру.

Ей было удивительно слышать это о себе. Человек с восторженными синими глазами, казалось, молится на нее, принимает ее за кого-то другого, наделяет чертами божественной женственности. И это выдавало в человеке блаженного, он увлекал ее своим безумным обожанием.

– Хотелось бы взглянуть на эту икону.

– Мы рядом с моим домом, с моей мастерской. Мне неловко вас приглашать. Одинокий мужчина, едва знакомы. Вы можете подумать недоброе.

– Отчего же? Вы меня не пугаете. Я хотела бы взглянуть на икону.

Они прошли глубокий двор сталинского дома, уставленный автомобилями. Челищев на связке ключей отыскал ключ от парадного. На лифте они целую вечность возносились на верхний этаж. В прихожей Ольга почувствовала, как пахнули запахи чужого жилища, – лаков, душистых смол, красок. Это были запахи медикаментов, которыми реставратор лечит своих пациентов.

Они разделись. Челищев принял у Ольги шубу, сунул куда-то ее кожаные перчатки. Когда зажег свет и пропустил ее в комнату, она увидела беспорядок, книги на столе, на полу, чашку недопитого чая, множество кисточек, пинцетов и скальпелей. В соседней комнате в сумерках плохо застеленная кровать.

– Чаю! С мороза! Я сейчас! – заторопился Челищев.

– Нет, нет. Покажите икону.

Он подвел ее к закрытой двери. Впустил в мастерскую. Зажег лампу. Ровный свет залил длинный стол, и на нем, занимая почти всю длину, на белой холстине лежала икона. Она была золотая, как слиток. Богородица возлежала на золотом ложе. Светились ее вишневые и голубые покровы. Лицо было медовым, с маленьким алым ртом и глазами, в которых мерцало звездное небо.

Ольга замерла перед иконой. Ей казалось, звучит едва различимая музыка. Так шелестит море, или шумит лес, или звенит дождь.