Стать Джоанной Морриган - Кейтлин Моран

В полном отчаянии я наконец предлагаю Иисусу кое-что, что в моем понимании максимально приближено к праведной жизни Христовой невесты:

«Иисус. Если ты нам поможешь – если ты полностью разберешься с этим вопросом, – я обещаю не мастурбировать целых шесть месяцев».

Я считаю в уме. Шесть месяцев это… это… это одна двадцать восьмая часть моей жизни.

«Месяц, – быстро поправляюсь я. – Да, месяц точно. Я не буду трогать себя целый месяц. Даже когда принимаю ванну. Даже после того, как посмотрю на тот снимок в «Каталоге всей Земли», где двое хиппи занимаются оральным сексом, и видно, как он засовывает в нее пальцы. Это будет моя священная жертва тебе, Господи».

Мы все воспитаны убежденными атеистами, но я уверена, что Иисус точно не одобряет детскую мастурбацию. Значит, ему понравится мое предложение. Для него это выгодное соглашение. Он определенно останется в выигрыше.

«Сейчас я скажу «Аминь». И мы с тобой договорились. У нас уговор. Ты проследишь, чтобы все было нормально. Вайолет на нас не настучит. Аминь». 

Только не думайте, что меня не пугала крайняя нищета. И вообще не думайте обо мне плохо, когда я скажу, что выдержала девять дней. Девять дней без самоудовлетворения.

Позвольте, я поясню: это были ужасные девять дней. Девять дней разрушительной битвы с сексуальной неудовлетворенностью, временами граничащей с настоящей физической болью.

В четырнадцать лет я впервые знакомилась с собственной сексуальностью. Это было первое беспредельное удовольствие, которое мне довелось испытать. Еда съедается, книжки заканчиваются, грампластинки стираются, одежда разваливается на части, телевидение работает только до часу ночи, но мастурбация никогда не подводит: закрываешься в комнате и кончаешь снова и снова, думая о ком угодно – без остановки, лишь с перерывами на освежающий сон и небольшой перекус для поддержания сил.

Буквально на долю секунды ты исчезаешь из этого мира и улетаешь куда-то за пределы пространства, времени и мысли. Вне отсчета часов, выше солнца, до появления слов. Где нет ничего, кроме белого света и чистой радости. Даже то, что я люблю больше всего на свете – Рик Мейолл в роли лорда Флэшхарта в «Блэкаддере», – не сравнится с этой секундой, когда исчезает гложущий тебя голод.

Сперва моим верным союзником в этом деле была обычная щетка для волос. Днем я ею причесывалась – пока не обрезала челку кухонными ножницами. А по ночам ее ручка превращалась в инструмент для безотказного и нескончаемого сексуального удовольствия для отдельно взятой меня. В этом смысле она была как Брюс Уэйн и Бэтмен. Брюс Мастурбатор. Многозадачность. Две разные жизни внутри одной вещи. Скрытность и маскировка. О, дивная старая щетка. И Готэм никогда не узнает.

И все-таки щетка – хотя и нежно любимая, в плохом смысле слова – была не идеальна. Уже через пару недель стало ясно, что она узковата и чуть-чуть островата, и хотя ее можно было использовать также и по назначению – любовно причесывать кустик лобковых волос, чтобы он получился приглаженным и нарядным, словно мы собираемся на свадьбу, – этот плюс все же не перекрывал остальные минусы.

К счастью, примерно в то время я решила, что пора разбираться с пахучими потеющими подмышками, и стащила в аптеке шариковый дезодорант «Мам». Уже в автобусе по дороге домой до меня вдруг дошло, что флакон сделан в форме – поразительно, вопиюще и очень кстати – радостно возбужденного, восхитительно толстого члена с розовой крышечкой в форме купола и характерным изгибом бутылочки, наводящим на мысли, что правда о наиболее популярном среди британских девчонок-подростков в конце 1980-х дезодоранте скрывалась у всех на виду: «Проктер энд Гэмбл» снабжали юных девиц фаллоимитаторами «для начинающих» по цене 79 пенсов за штуку.

Они знали об этом? Конечно, знали. Знали и вроде как потешались над нами. Это был такой тонкий садизм. Иначе как объяснить, что они назвали «Мамой» дезодорант, которым миллионы девчонок удовлетворяли себя до потери сознания? Издевательство как оно есть. Испытание на прочность: до какой степени ты озабочена. Ты настолько отчаялась, что готова заняться сексом с собственной мамой? На что у меня был простой однозначный ответ – предварительно запершись в спальне и устроившись на полу:

– Да.

Но я все-таки не выходила за рамки. Я никогда не купила бы (не украла бы в магазине) голубой или зеленый «Мам». Это было бы все равно что сношаться со смурфиком или инопланетным пришельцем. Для маниакального онаниста я была очень ванильной, на самом деле. Я три года хранила верность моей «Маме». Сколько людей могут сказать то же самое о себе?

 Так что да. Девять дней. В тот день было жарко, я надела сарафан и случайно сама себя совратила. Я дала себе слово, что это будет практически невинная – и очень непродолжительная – интимная ласка, но меня занесло, и все закончилось полноценным дрочиловом, виноватым и жестким, под яркие воспоминания об обезьянах, занимавшихся сексом в одном из фильмов Дэвида Аттенборо.

Я знала, что не стоит даже пытаться объяснять что-то Иисусу. Я не выполнила свою часть договора. Поэтому я обратилась к нему напрямую, сухо и деловито:

«Иисус, извини, что я зря потратила твое время. Как я понимаю, наш уговор отменяется. Это значит, что ты мне ничем не обязан, и я буду сама разбираться, как спасти семью от нищеты. Теперь я снова в тебя не верю. Ты ничего не теряешь. Каждый останется при своем. Извини еще раз. Береги себя. До свидания. Аминь».

И я с сожалением убила Иисуса у себя в голове так же, как воскресила его для себя девять дней назад на Исткрофт-роуд.

И тогда у меня родился новый план для защиты семьи: встать на страже.

– Что ты тут делаешь? – хмурится мама, выходя в коридор.

Начались летние каникулы. Все радостно носятся колбасой. И только я снова сижу на нижней ступеньке лестницы, ем хлопья с молоком.

– Просто… сижу! – говорю. – Тут хорошая энергетика.

Мама смотрит на меня. Что-то со мной происходит, это понятно – и было понятно уже давно, – но с другой стороны, я просто сижу на лестнице. В принципе, ничего страшного в этом нет, и матери пятерых детей следует расставлять приоритеты, чтобы не загнуться от истощения.

– Не надо… – начинает она, но не успевает договорить. Из гостиной доносится плач кого-то из близнецов. Ее внимание тут же переключается. – Ты тут это…

Она идет к мелкому.

Мой план таков: все плохие новости приходят в плотных коричневатых конвертах. Я знаю по своему опыту. Поэтому каждое утро я жду почтальона, чтобы перехватить почту и посмотреть, нет ли там официального письма от Вулверхэмптонского городского совета. Это будет поистине роковое письмо: нам сообщат, что к ним «поступили сведения» о нашей семье и что нам отменяют пособие.

И вот что я думаю сделать: когда придет это письмо, я его просто сожгу. Потом сожгу и второе письмо. И третье, и четвертое… Я буду жечь письма – одно за другим, – пока не придумаю что-то получше. А я непременно придумаю что-то получше, если смогу выиграть время. Скажем, до сентября. К сентябрю я буду гораздо умнее себя теперешней. К сентябрю я уж точно соображу, как спасти семью от неминуемой гибели.