Очарованная горцем - Пола Куин

Увы, сейчас каждый мог оказаться ее врагом. Эдвард и аббатиса сделали все, чтобы вбить это ей в голову. У нее никогда не было подружек — кроме нее самой, в аббатстве не было детей. Деревенские жители в глаза ее не видели, о ней никогда не ходило никаких сплетен, поскольку в окрестных деревнях о ее существовании не знал ни один человек. Ни одной душе, только самой Давине, аббатисе, да еще солдатам из отряда Эдварда было известно, кто она и где ее искать. Конечно, купить можно кого угодно. Одного можно подкупить, другого — запугать. Предателем мог оказаться кто угодно.

— Вы делаете мне больно.

Боясь выдать себя, Давина отвернулась.

Слава Всевышнему, он оказался не совсем уж дикарем и послушно скатился с нее. Едва почувствовав, что свободна, Давина приподнялась на колени и поспешно отползла в сторону. Ее глаза расширились от страха. Только Колин подозрительно поглядывал на нее — казалось, он доверяет ей ничуть не больше, чем она — им. В отличие от него Уилл разглядывал ее с откровенным восхищением. Даже ангельски-красивое лицо Финна немного смягчилось.

— Этот Эшер… он ваш супруг? — осведомился Роб, снова усевшись на корточки.

Сморщившись от боли, он машинально потер плечо. Лицо его казалось непроницаемым — трудно было понять, злится он или готов ее простить.

— Нет, он мой друг… был моим другом, — поправилась Давина.

Словно тяжкий груз свалился с ее плеч — выходит, Эдвард не рассказал о ней ничего особенно важного. Однако все это никак не объясняло, почему Роб и его люди оказались возле аббатства Святого Христофора именно в то утро, когда на аббатство напали.

— А что вам понадобилось в аббатстве? — подозрительно осведомилась она.

— Меня пригласила одна из ваших сестер.

Давина, поспешно вскинув голову, успела заметить смешливую искорку в глазах Уилла. Ага, так-так… знакомая монахиня, усмехнулась она про себя. Неужели они считают ее такой дурой? Думают, она поверит, что у сестер аббатства могли быть какие-то дела с этим мерзавцем, который к тому же смахивает если не на самого дьявола, то уж на одного из его приспешников точно.

— Сестра Маргарет Мэри когда-то давно была моей нянюшкой, — заметив мелькнувшее в глазах Давины сомнение, объяснил молодой парнишка, в облике которого было что-то волчье.

— А теперь я задам вопрос вам, — перебил Роб, заставив Давину повернуться к нему. — Что вы делали в аббатстве?

Он потянул за плед, которым были укрыты его широкие плечи. И взгляд Давины вслед за пледом машинально спустился вниз.

— Я там жила.

Она пожала плечами.

— Но Эшер называл вас леди Монтгомери.

— Ну да. Мои родители принадлежали к титулованной знати. Они умерли, когда я была еще совсем ребенком. Сестры из аббатства вырастили меня.

Роб ничего не сказал, только окинул выразительным взглядом ее скромное платье послушницы. Лицо его посуровело.

— А о каких это герцоге и графе вы тут толковали?

Давина молча смотрела, как Роб старается одной рукой стянуть до пояса тунику. Естественно, у него ничего не вышло.

— О графе Аргайле и о герцоге Монмуте[2], — объяснила Давина, решив, что не будет большой беды, если она назовет эти имена, вряд ли они ему известны.

Внезапно окаменев, Роб с любопытством покосился на нее, потом в глазах его мелькнуло беспокойство. Они с Уиллом тревожно переглянулись.

— Монмут? Племянник короля Якова?

Шотландцы, как по команде, во все глаза уставились на нее, словно не веря собственным ушам. Роб первым решился прервать затянувшееся молчание:

— Но ведь вы же не послушница, верно?

— Послушница. Меня должны были постричь будущей весной.

Глаза Роба внезапно потемнели, по лицу скользнула тень разочарования. И почти сразу же лицо его стало каменным. Однако проблеск чего-то человеческого в этом суровом воине пугал Давину куда больше, чем легкомысленное обаяние его молодого друга.

— Но Монмута с Аргайлом выслали в Голландию, — влез в разговор сидевший у костра Колин.

Давина кивнула:

— Да. Это их солдаты, голландские наемники, напали на аббатство.

— Почему они хотели вас убить?

Снова Роб. Она повернулась к нему. Может, он действительно не знает? Ей очень хотелось поверить в это, поверить, что он спас ее из огня просто по доброте души. Она совсем не знала мира, не знала, как выжить в нем без поддержки и помощи друзей, и отчаянно нуждалась в помощи, хотя бы на первых порах. На один краткий миг Роб, забывшись, позволил ей заметить, что и у него есть слабое место. Ей внезапно захотелось довериться ему…

— Они ведь охотились за вами, верно, девушка? — продолжал он, видя, что она молчит. — Они перебили всех сестер — надеялись, что вы окажетесь среди них.

Давина смахнула повисшую на реснице слезу. Да, Роб прав: все они погибли из-за нее.

— Но почему? Кто вы?

— Я — никто.

О, как бы ей хотелось, чтобы это было так! Она отдала бы все на свете, чтобы это оказалось правдой.

— Вы, конечно, потрясающе красивы, девушка, однако сильно сомневаюсь, чтобы столько людей решились бы пожертвовать жизнью просто так — ради той, что ничего собой не представляет.

Давина отвела глаза в сторону. Не из-за того, что в суровом взгляде Роба сквозило участие. И не из-за его низкого, звучного голоса, вызывавшего у нее дрожь. И даже не из-за того, что он назвал ее «потрясающе красивой». По правде сказать, она слегка растерялась от такой дерзости — растерялась до того, что ее ладони стали влажными. Но хуже всего было то, что он сказал потом… потому что его слова были правдой, и от этого ей стало еще больнее.

Роб придвинулся к ней, обдав ее теплом своего тела.

— Ладно, Давина, пусть так. Вы — никто. Пока, — подчеркнул он.

Она вскинула на него глаза. В ответ Роб молча скривился, и, непонятно почему, она вдруг почувствовала непреодолимое желание рассказать ему все. Подавив его, Давина с извиняющейся улыбкой протянула руку к его плечу.

— Простите, что выстрелила в вас… если вы, конечно, ни в чем не виноваты.

— Конечно, нет. И никогда не был.

Она принялась осторожно стягивать с него тунику. Теплое дыхание Роба коснулось ее лица, и по спине Давины пробежала дрожь. При виде того, как отблески костра играют на выпуклых мышцах его обнаженной спины, она невольно затаила дыхание. То, что она не могла доверять ему, ничуть не мешало ей восхищаться его мужской красотой. Тело Роба казалось высеченным из камня — Давина ничуть бы не удивилась, узнав, что и душа у него под стать телу.